– Выпьем?
– Выпьем.
– А деньги где?
– А шапка-то у тебя на что?
Вова пожал плечами и задрал глаза. Ваня рассмеялся и натянул шапку другу на лицо, как бы говоря: «Эх, ты! Тетеря!» Вова сорвал шапку и тоже расхохотался. А верно! Шапка же! Вывернул родимую и зашастал пальцами по ворсу. Там кармашек должен быть потаённый с денежкой. Да что-то не ощущается. То в другой, поди, шапке было, у кого другого. Ну… Друг прицелился, высунув язык, и щёлкнул со звоном Вовку по лбу.
– А чего? – потёр лоб Вовка.
– А то-го! – покрутил у виска Ванька. – Дру-го-го!
– А… Да?.. – почесал затылок Вова.
Он неуверенно вернул изнанку на место, покрутил шапку перед собой, оценивающе почмокал, поцокал, поугукал. За сколько ж можно продать такую шапочку? Рубиков за сто? А то, что в катышках?
– На рынок отнесём? – спросил Вова.
– Зачем? – поморгал Ваня.
– Как? – ёрзая глазами, прошептал Вовка. – Как?..
– Ой, ё… – протянул друг, вырвал из рук Вовы шапку и бросил на землю. – Как-как, а вот так! – и загорланил: «Полюшко-по-о-оле, полюшко, широко по-о-оле!»
Вовка улыбнулся, стал подпевать, потянулся за шапкой, на голову обратно пристроить, а-то уши уже подморозило, а друг – раз! – и по руке его: хлобысь! А сам поёт во всё горло, как дурак, на Вовку глаза выкатывает жуткие: «Е-едут по полю герои-и-и, эх, да Красной Армии герои!»
Тут уж Вовка разобиделся всмерть, подгадал секунду, кинулся за шапкой, нацепил скоро и пошёл прочь от друга. А Ванька вылупился на того, и – догонять.
– Так ты передумал?
– Это ты, а не я, – огрызнулся Вова.
– Эге-е-е, а ты в шапку-то свою заглядывал?
– А чего? В начале ещё. Нет ничего, – не понял Вовка и постучал по шапке, а шапка звякнула в ответ.
– За песню нам подкинули, а ты и не заметил?
– А-а-а-а-а-а-а…
– Ага-а-а-а-а-а…
– Выходит, выпьем? – улыбнулся Вовка, вытряхивая денежки из шапки.
Дрожащими от волнения руками я берусь за перо, чтобы поделиться с читателем престранными событиями, случившимися со мной в пору юности, заставившими верить в сверхъестественные силы, а иногда сомневаться в своем психическом здоровье. Не знаю, было ли это чудом, больным бредом или давним сном, но я видел и чувствовал как наяву, и потому решение о достоверности и самом смысле этого рассказа я предоставляю тебе, стороннему наблюдателю моего ужасного, но удивительного приключения.
Все началось с тишины. Так я явился на свет, и так свет принял меня: в тишине. В нашем доме не звучала речь, и я не знал, что может быть по-другому. Время огибало дом, не задевая своим течением. Это место было моим счастьем. Я рос среди огромного числа родных: не преувеличивая, скажу, что не вспомню и сотой части тех, кто жил со мной. Чтобы понять мою непростительную забывчивость, представь дом размером с город.
