Глава 1. Первая кровь на бис
Москва в середине апреля напоминала усталую актрису после спектакля: грим размазан, прическа развалилась, но улыбаться всё равно приходится, потому что зрители ещё где-то здесь, в переулках, у метро, на остановках, и кто-то, наверняка, всё ещё ждёт автограф.
Днём лил дождь, с тем самым московским упрямством, когда не ливень и не морось, а какая-то вязкая, липкая водяная пыль; к вечеру он устал, но не ушёл, а просто превратился в низкую, густую сырость, в которой свет фонарей тонул как в супе. Асфальт блестел, тротуары дышали холодом, от Чистых прудов тянуло влажной землёй, железом оград и старой водой, пережившей слишком много весен.
Во дворе-колодце, куда обычный человек без навигатора в жизни бы не забрёл, стоял клуб с самолюбием и названием «Афония» – кирпичная коробка с чёрной дверью, парой узких окон под потолком и металлической лестницей, ведущей на какой-то технический балкон. Над дверью давно уже не горела вывеска, оставаясь лишь тёмным прямоугольником с облупившимися болтами; над входом висел только жёлтый светильник, выдававший тусклое пятно света, в котором медленно летали, столкнувшись с весной, первые комары.
На стене, справа от входа, покосившись, как плохо прибитая икона, висела афиша.
Чёрный фон, ободранные края, чуть выцветшая охристая типографская краска.
Пять вытянутых женских силуэтов, без лиц, без деталей, одни тени, вытянутые в полный рост. Над ними – крупными латинскими буквами:
UMBRAE PURAE
А под этим, уже по-русски, чётко и ясно, чтобы даже случайный прохожий, зацепившись взглядом, понял, что именно здесь сегодня будет происходить:
ЧИСТЫЕ ТЕНИ. ЖИВОЙ КОНЦЕРТ.
Ниже – дата, время, мелкий логотип клуба, и ещё какая-то строка, заклеенная слоем свежего скотча: кто-то попытался дорисовать маркером слово «ведьмы», потом кто-то другой, видимо, из персонала, это слово заклеил, но контур всё равно проступал, как плохо заживший шрам.
У входа уже толпился народ – кто в чёрной коже, кто в куртках из масс-маркета, кто в винтажных пальто, старательно изображая из себя старое кино. Кто-то курил, прижимая сигарету к мокрой стене, кто-то стоял, сутулясь над телефоном, кто-то уже слегка покачивался, наполовину из-за алкоголя, наполовину из-за предвкушения. В очереди периодически пробегал смешок, чьё-то громкое «я их с первого сингла слушаю», чей-то скептический: «Ну да, живьём, говорят, совсем другое» – и почти незаметное, брошенное как шутка, но зацепившееся за воздух:
– Опять эти ведьмы выступают, да?
Сказал парень в капюшоне, даже не глядя на афишу, просто махнув в её сторону пластиковым стаканом с пивом. Девушка рядом с ним закатила глаза, но улыбнулась; слово «ведьмы» прилипло к мокрому кирпичу, к чёрной двери, к свету под лампой, – и ещё к тому, что находилось сейчас внутри.
