Я почувствовала запах гари – молния попала в оглоблю и испепелила лошадь. Плотный запах жареной плоти ворвался в ноздри, неуместно напоминая запах готового шашлыка. Кожа пылала, словно обгоревшая, а в глазах от яркой вспышки молнии по-прежнему было темно.
Разочарованно открыв глаза, я уставилась на мир, который так жаждала покинуть: ногайцы в страхе смотрели на меня, а вокруг то тут, то там били молнии. Дождь лил как из ведра, сузив наш мир до размеров видимости.
Отбросив раздражение, я вновь воздела руки к небу и принялась молить небеса послать мне спасительный разряд. И по дрожи пальцев поняла, что мощная стихия вновь покоряется мне и силе моего желания. Над нами в небе образовывалась гигантская воронка и молнии так и засверкали внутри нее.
Ужасные крики раздались вокруг и отвлекли меня: дрожащие кочевники пальцами показывали на нечто, что появилось между нашей кибиткой и мощной воронкой.
Белая фигура Светологоры дрожала на ветру и протягивала ко мне руки. Вот она двинулась на меня – и я поняла, что у нее нет ни ног, ни плотного тела. Призрачный образ взывал к моему благоразумию, но я отвергала его, не хотела слушать и слышать. Вот она подняла руку и тонкими пальцами вытащила из-за пазухи точь такой же амулет, как дала мне. Обещанная защита!
Я как сомнамбула последовала ее примеру и вытащила свой, висящий на шее, оберег в виде медного солнца. Вделанный в самом центре круга янтарь была расколот пополам.
С силой сжав амулет, я почувствовала странное спокойствие. «У тебя есть важное дело, ради которого ты пришла в этот мир», – прозвучали в ушах ее слова так, словно это она шепнула мне их на ухо. И я, замерев на секунду, кивнула.
Образ Светлогоры растаял, будто его и не было. Дождь все также заливал мир потоками воды, а я смиренно опустила голову и заплакала. И то были слезы очищения.
***
Лагерь притих. Буря разметала и пленников, и ногайцев. Последние оцепили лагерь и принялись раскладываться на ночлег. Я ленивым взглядом следила, как они расчищают места под кострища и пытаются зажечь мокрые ветки, которые дымили и всячески сопротивлялись огню.
Лошадей распрягли и часть стреножили, пустив пастись. Другая часть была под дозорными, которые охраняли лагерь и иногда хрипло покрикивали на пленников, которые по-прежнему прятались под моей кибиткой.
Трое ногайцев кривыми ножами ловко разделывали обожжённую лошадь. Они переговаривались, иногда косясь в мою сторону. Анфиса пряталась в кибитке и по всхлипам я слышала, как она плакала.
У меня же в душе не было ровным счётом ничего. Я равнодушно взирала на кочевников, которые старались не показывать своего ужаса, но я чувствовала его буквально кожей. Во что они верили? В духов? В Аллаха? Мозг отказывался соображать и вспоминать что бы то ни было. Да я и никогда не специализировалась на этом отрезке русской истории. Меня манили женщины-правительницы, а рабами я интересовалась мало. Поэтому даже не представляла, что сейчас происходит в политическом и экономическом устройстве кочевников.
