Каждый из русских государей имел своего доверенного палача. Это зависело не от характера властителя – жесток он был и зол или, напротив, добродушен и мягок, – а диктовалось государственной необходимостью. Где власть – там принуждение, а также средства немалые. А где средства и дисциплина – там всегда есть людишки, склонные богатства присвоить, а из подчинения выйти. Следовательно, нужен тот, кто таких воров будет искать и наказывать. И, что интересно, характер главного царского палача всегда был сильно похож на характер самого властителя. У царя Ивана Васильевича, прозванного Грозным, дознанием ведал Малюта Скуратов – палач, можно сказать, по призванию. У первого русского императора Петра Алексеевича тайными делами ведал князь Федор Юрьевич Ромодановский. Великий преобразователь земли русской Петр Алексеевич отличался умом, широтой взглядов и крутым нравом – и таков же был и князь-кесарь Федор Юрьевич, творивший сыск сурово, но без лишней жестокости.
У славной государыни, императрицы Екатерины Алексеевны, известной своими просвещенными взглядами и умом, но имевшей при этом некоторые, как бы это деликатней сказать, особенности, был свой главный дознаватель – Степан Иванович Шешковский, сын простого канцеляриста, мелкого дворянина, служившего в Сенате. Сложение Степа Шешковский имел неказистое, внешность незнатную (в его лице было нечто бабье), умом особым не отличался и, однако же, сделал при великой императрице замечательную карьеру, став главой Тайной экспедиции (сие учреждение пришло на смену Тайной канцелярии, упраздненной Петром III).
Императрица поручала Степану Шешковскому самые сложные дела, требовавшие сугубой секретности. Он допрашивал весьма знатных особ, которые попадали от него в полную зависимость. Так, он вел допросы известного заговорщика Василия Мировича, графини Екатерины Бутурлиной, генерал-майорши Кожиной, иркутского наместника Ивана Якоби, бунтовщиков Новикова и Радищева. Во время допросов охотно пускал в дело кнут и другие орудия пыток. При встречах с ним светлейший князь Григорий Потемкин-Таврический, презиравший Шешковского, обычно спрашивал его: «Ну, как кнутобойничаешь, Степан Иванович?», на что глава Тайной канцелярии с подобострастием отвечал: «Помаленечку, ваше сиятельство!» И склонялся в поклоне. А уж что думал, глядя в спину удалявшемуся фавориту, – про то только ему одному и ведомо.
Наибольшую милость императрицы Екатерины Степан Шешковский заслужил, допрашивая злого бунтовщика Емельяна Пугачева. Ох и нелегкая то была работа! С самого дня 4 ноября 1774 года, когда злодей был доставлен в Москву и помещен в подвале здания Монетного двора, что у Воскресенских ворот, Степан Иванович неустанно, днем и ночью, вел его допросы. Вызнать предстояло многое – не только про бунт, про казни дворян и купцов, но и всю жизнь самозванца от самого его рождения, про то, как возник у него злодейский умысел и кто ему в том помогал. Императрица требовала, чтобы «досконально узнаны были все его плутни, от кого родились и кем вымышлены были». Дело осложнялось еще и тем, что великая государыня при этом непременно хотела, чтобы Пугачев дожил до суда и чтобы во время допросов его не уморили. Так что пытку особенно сильную применять было нельзя. А злодей упирался, давал показания неохотно.
