Животное, по природе своей слабое и болезненное.
Ф. Галиани
День, когда вам не будет везти, начинается с вечера. Утром вы просыпаетесь с чувством, что сегодня не наступило, вчера не закончилось, вы не выспались, у вас слабость, изжога, тошнота, тяжесть в желудке. У вас нет ощущения нового дня, новых возможностей – вот, пожалуй, главное открытие утра. Понятно, что оно вас не радует.
Потом вы начинаете ощущать массу мелких, но очень чувствительных пинков и тычков от судьбы. Количество их стремительно нарастает, а вы стремительно теряете к ним иммунитет. Вы перестаёте быть довольным собою, оттого всё, абсолютно всё причиняет вам боль и страдание. Люди вокруг превращаются в подонков и хамов (или ваша энергетика начинает притягивать подобных людей пачками?). Они устремляются на вас, как толпы зомби на героев фильма ужасов.
Вкус настоящей неудачи невозможно запить, заесть или засмотреть. Вы заснёте с ним, зная, что завтра не наступит, а сегодня не закончится.
Если вы – особа женского полу, сентиментального и ранимого, есть ещё одна примета Настоящего Неудачного дня: как бы вам не хотелось поплакать, вы не сможете выдавить из себя больше пары слезинок.
Светофор мигнул. «Заканчивается переход. Заканчивается переход». Девушка, записывавшая эту фразу для уличных светофоров, словно злорадствовала в тот день: наверное, представляла, как кто-то вынужден будет, опаздывая на работу, стоять у зебры и провожать взглядом уходящий транспорт.
Но, может быть, она была не девушка, а пятидесятилетняя тётка? Злорадство ощущалось отчётливо, и это злорадство было обращено к ней, Ульяне Чижовой. Однозначно к ней.
Ульяна Чижова стоически шмыгнула носом и замерла у бордюра. Впереди зажёгся, словно символ её Настоящего Неудачного дня, тревожный и холодный красный свет.
***
Годовщина смерти Маши. Отец Василий служил сегодня. Бедный старик! Он венчал нас, и он же и отпевал ея. Голос его дребезжал, я, кажется, ничего не слышал из Святаго Писания, а только сей дрожащий, слабый и горестный звук.
Сегодня холодно и сыро, повсюду сопревшая от дождей листва – желто-бурая, скользкая. Но могилка Маши всегда прибрана, и подле нея уютнее, чем в натопленном кабинете.
Порою я паче обычнаго ненавижу себя: я ощущаю тепло пламени, слышу щелкание дров в камине, ем горячую и сытную аглаину стряпню, мягко сплю, читаю книги… Ничего не сделав, ничем не заслужив сего блага – жизни. А Машенька – там, в холоде земли, в сырости, среди корней… Нет, нет, тело там, не она… Она – на небесах, среди ангелов. Маша, молись же за меня! Молись за меня, чтобы я скорее покинул постылый свет и смог хоть на мгновение увидеть тебя живой. А там – пусть Бог рассудит. Рапорт мой подан давно, но не ведомо, когда прибудет ответ.
