В Приамурье наконец-то прилетела весна. Она словно взмахнула своими волшебными крылами, и в одночасье затяжные майские гноючие и косохлёстые дожди сменились ласковыми тёплыми и тихими днями, которые привнесли не только радость, но и цвет в монотонное, серое однообразие природы. Амурская тайга вспыхнула всеми цветами радуги. Восковые верхушки сосен, елей и кедра под солнечными лучами затеплились ровным матовым и светло-зелёным светом, голобокие склоны сопок покрылись коврами разноцветья, вымытое небо блестело глубокой голубизной, лишь кое-где набелённое мазками облаков. Свинцовая рябь озер, заливов и речных рек сменилась зеркалами, в которых отражалось все это природное, буйное великолепие.
Между двумя сопками, на берегу большого затона, образовавшегося после буйного половодья, поднимался сизый дым костра, у которого сидели четверо. Один из них был мужчина лет сорока пяти, с короткими рыжеватыми волосами на острой бороде и под носом. На обнаженной кудрявой голове в области темени блестела проплешина, казавшаяся зеркалом. Мужчина сидел в позе лотоса и, подняв лицо к небу, с умилением на лице наслаждался ласками весенних лучей. Две женщины, по-видимому, мать и дочь, хлопотали, вынимая из рюкзаков миски, кружки, ложки. Парень лет двадцати-двадцати двух просто лежал на траве, закрыв глаза и раскинув ноги в высоких рыбацких сапогах в стороны.
Женщина постарше постучала ложкой по пустой миске и высоким голосом весело прокричала:
– Паша, Веня, прошу к столу, обед готов.
– Наконец-то, – пробурчал парень и стал нехотя подниматься с земли.
Мужчина лишь отмахнулся и томно ответил:
– Яринка, не мешай. Это же такой кайф. Эти лучики ласкают меня, словно нежные руки одалиски, они бабочками порхают у моего лица и разглаживают каждую морщинку. Давно я не ощущал такой благодати.
Женщина недоверчиво смотрела на мужчину, а потом замахнулась на него поварёшкой:
– Ах ты, паразит! Не ощущал он, видите ли. На что ты намекаешь, хрыч старый, а? Я вот тебе.
Мужчина со смехом вскочил и, закрываясь руками, прокричал:
– Сдаюсь, сдаюсь, мудрая и божественная Ярослава. Я верен лишь тебе.
Парень ухмыльнулся, покачал головой и сказал:
– Как маленькие, ей Богу. Кормить-то будете или нет, живот от пустоты свело.
– Яринка, накапай там полстаканчика, – непререкаемым тоном приказал глава семьи.
– А не сморит?
– Не сморит, нам ещё в холодную воду лезть. И себе налей.
Наконец, все уселись в кружок на траву и стали есть.