– Всё будет в порядке, – ладонь, положенная на моё плечо, и знакомый голос сына выдернули меня из воспоминаний о прожитой жизни. Я заметила: чем старше я становлюсь, тем больше ярких воспоминаний всплывает на поверхность моего сознания – случается, что они заполняют собой все мои мысли.
Я повернула голову влево и посмотрела на сидящего рядом со мной сына. Закари – младший ребёнок в семье, четвёртый. У Джерри и Тиффани волосы цвета пшеницы, но у Закари они потемнее. Зато глаза у него точь-в-точь как у брата и сестры – голубые, со знакомым разрезом. Этому мальчику уже сорок семь лет, его жене Присцилле сорок два, а их детям – Валери и Бену – семнадцать и пятнадцать, но я всё равно считаю его именно мальчиком. Всё ещё помню его нерешительность и застенчивость, которые, кажется, после женитьбы почти отпустили его.
– Я готовила ташмиджаби, – аккуратно вздохнула я, стараясь не думать о жаре, обжигающем мою пострадавшую руку. Рука сына вдруг отпрянула от моего плеча, голубые глаза забегали.
– Ташмиджаби?.. Какое сегодня число? – он схватился за свой мобильный телефон. – Ах… Сегодня же девятая годовщина по отцу… Как это могло вылететь у меня из головы? Прости, мама.
“Прости, мама”, – эти слова сын привычно сказал полушепотом. Он всегда переходил на полушепот, когда извинялся, вернее, когда ему становилось стыдно. Он был искренен, поэтому я решила не исправлять его оговорку – сегодня была уже десятая, а не девятая годовщина, как он считал.
– Не переживай, – я положила здоровую левую руку на колено сына, облаченное в джинсовую ткань, и едва уловимо сжала его, – ведь не ты один забыл – все позабыли.
Закари поджал губы и с тяжелым вздохом перевёл взгляд на стену напротив, и я сразу же задумалась над тем, правильные ли слова сказала. Может быть, мне стоит, а может быть, даже нужно перестать заботиться о нервах своих детей? Может быть, мне стоит, а может даже нужно перестать отвечать на все их запоздалые извинения словосочетанием “не переживайте”? И если не утверждать надобность их переживаний, тогда хотя бы не отговаривать от них? Переживания… В подсознании сразу же щелкнуло: я уже давно и сильно переживаю кое о ком. Я убрала руку с колена огорченного сына и тоже посмотрела на стену напротив:
– Нужно возвращаться домой. Вольт остался один, он будет переживать. Его нужно напоить и проследить, чтобы он поел.
– Да, конечно… – Закари не повернул голову, продолжил сверлить взглядом стену, а в его голосе не прозвучало желаемого мной участия, зато отчётливо прозвучало отстранение. Но мне хотелось участия, и потому я решила продолжать говорить: