– Нет.
Задыхаясь, юноша смог выдавить лишь одно слово; остальные беззвучно оседали в горле, пока он чувствовал, как женщина все глубже проникает в его мозг.
Она клялась никогда этого не делать.
Все немногие оставшиеся силы были брошены на укрепление ментальных стен, но в этой сфере он никогда не мог сравниться с Нурой. Ее магия брала начало в мире мыслей и теней, тогда как его больше подходила для ярких, более ощутимых стихий. Особенно сейчас, когда кровь без остановки сочилась из раны на спине, а существо отчаянно, изо всех сил, рвалось наружу.
– Остановись…
Его ослепила вспышка боли. Он чувствовал, как женщина дергает запертую дверь, как дверь поддается и наконец исчезает.
Губы женщины шевельнулись в слове «прости», но, если она и произнесла его вслух, молодой человек уже ничего не слышал.
…Как мило… – прошептал голос, такой близкий и настоящий, что по коже рядом с ухом побежали мурашки. – …Ты всегда так упорен…
«Иди ты!..»
Юноша отпустил руки женщины. Пальцы его вытянулись. И резко сжались, издавая какофонию тресков.
Если бы смог заговорить, он бы сказал, что никогда – никогда – не простит ее.
Но он не мог говорить. Он не мог ничего, кроме как снова и снова биться в свою же собственную ментальную стену в отчаянной попытке вернуть контроль.
Но тот ускользал все дальше.
Ладони разжались, и молодого человека ослепила волна пламени, за которой следовала еще одна, и еще, и еще…
Через море
Тишина вокруг поражала девочку.
Работорговцы нагрянули посреди ночи, вырвав деревеньку из глубокого сна. Как и у большинства ее соплеменников, кошмары девочки вращались вокруг этого события. В какой-то момент этот страх перерос в вездесущую угрозу, постоянно таившуюся на задворках ее мыслей.
Но реальность отличалась от кошмаров.
Она всегда представляла, что будет шумно – крики, плач, долгая борьба. Но люди в широкополых шляпах и пришедший с ними отряд наемников в первую очередь напали на самых молодых и сильных мужчин, связав их в постелях прежде, чем те смогли оказать сопротивление. И даже те, кто пытался обороняться, делали это на удивление тихо; схватки сопровождались лишь сдавленным кряхтеньем и лязгом стали и пугающе быстро заканчивались последними вздохами.
Мать девочки, глава деревни, не проронила ни слова, когда они проснулись от топота лошадиных копыт и плача женщин. Она могла утешить дочь, только тихонько положив руку ей на плечо. Когда они ступили за дверь, женщина окинула взглядом деревню, ее жителей – вернее, то, что осталось после быстрого разгрома, – и предложила работорговцам сделку.