В мире, действительно нет, и быть не может никакой вины. И та ответственность, что отяжеляет сердце, в тоже самое время, даёт пищу для гордости…, этой Величайшей Стихеи человеческого мышления, – есть, лишь суть аффект воли.
Наш разум полагает, что ему подвластны аспекты этой воли…, и он, опьянённый сознанием власти, начинает стегать шомполами свою собственную совесть…, находя в армии своей воли, «слабые подразделения» …, и даже готов казнить каждого десятого, из общего войска…, дабы его плоскость осознанности, и его власть, – не подвергались сомнению.
И слабость, и сила, – вне морально-этического бастиона мировоззрения, имеют право на собственное существование. Тот, кто смотрит с высока собственной силы – на слабость, сам является слабым. Ибо его апломб держится, лишь на собственном взгляде, на сравнении, – лишь по отношению…, лишь имея, как пример, пред собой эту слабость.
Сила жевообще, – такая же химера, как и слабостьвообще…, такая же ошибочная константа, что наделяет одни вещи – произволом, а другие полной зависимостью. Одно, относит ко злу…, другое – к добру. Всё абсолютно самостоятельное…, самоценное, и самодостаточное, – такая же иллюзия, как и всё зависимое, и абсолютно подвластное.
И всё это, нам нужно только для того, чтобы иметь под ногами, хоть какую-то более-менее твёрдую почву…, либо цель для поиска таковой…, и для того, чтобы находить пенаты, для ощущения собственного Величия…, или ничтожества. И то, и другое, – настолько же относительны, насколько относительны понятия злого, и доброго. И даже самое последнее чувство ничтожества, подчас, даёт больше для человеческого сердца, чем самое неоспоримое Величие…
Тот, кто любит летать, редко ищет твёрдую почву. Ведь она, – только мешает ему, расправлять свои крылья. Висталь стал Херувимом тогда, когда перестал искать твёрдую почву под ногами. Когда, даже такая «железобетонная химера» как истина, перестала прельщать его…, и он глубоко осознал всю несостоятельность, и главное, тщетность поиска таковой, в этом бушующем мире. Когда всякое заблуждение, стало для него, не меньшей ценностью, но даже более того…, ибо предполагало главную константу настоящего ума – угадывание.
Человек – знающий многое, и систематизирующий в себе, эти знания – грамотный человек. Человек – угадывающий, способный к собственным умопостижениям, а равно, и заблуждениям – умный человек.
Только человек-угадывающий, способен на гениальность. Ведь сама природа стала возможной, только благодаря собственной угадываемости. Тот, кто не видит особой разницы в этом, – не понимает разницы, и между преднамеренностью, и произволом, между дисциплиной, и свободой…, как раз здесь, находящих каждая, – свою ценность для жизни. Между дисциплиной, и свободой, словно между двух берегов над пропастью, с натянутым канатом, – висит мироздание, и жизнь.