Не медля ни секунды и вздрагивая от каждого громогласного небесного боя, женщина, кое-как нацепив пальто, выбежала на крыльцо, а затем, жмурясь от страха и вознося Создателю молитву, одолела подъездную дорожку до высокой каменной ограды, кольцом опоясывавшей приют. За решёткой кованых ворот в большой бельевой корзине Джулия Стог и обнаружила ребёнка, уже порядком промокшего и замёршего, несмотря на толстый лоскут шерстяного пледа, которым в последней заботе укрыли малыша.
Малютку отогрели и накормили молочной кашей. На вид девочке было около года, но могло быть и того меньше. Ни записки, ни вещицы, кроме намокшего пледа, в корзине не оказалось. Так вышло, что по близости крутилась одна из воспитанниц, Герта, девочка участливо взирала на новенькую и с любопытством её оглядывала. В какой-то момент малышка расплакалась и дабы успокоить её, Герта протянула ей золотистую баранку, которую попридержала с завтрака. Младенец тут же утих и с вожделением, стиснув маленькими пухлыми пальчиками кругляш сдобы, запихнул её в ротик, принявшись с наслаждением обсасывать в неуклюжих попытках укусить. Умилительное зрелище. И имя родилось само собой. Девочка-найдёныш получила имя святой Лукерьи Добронравы, именины которой выпали на знаменательный день. А за проявленную охоту до сдобы к Лукерье прибавилась Баранка. Так отныне и значилась она в главной книге Кронса: Лукерья Баранка.
Накануне своего девятого года жительства в приюте Лука по обыкновению совершала прогулку с группой девочек-одноклассниц на Красной Круче. То место, получившее некогда причудливое название, было каменистым пригорком, высившимся в удалении на юге от серых стен Кронса широкими, массивными, багряного цвета пластами-ступенями и оканчивавшимся острым уступом, под которым внизу клокотали морские чалые волны. На Красной Круче пушистыми клочками рос во множестве бурый мох, а из каменных расщелин простирал к небу жидкие и голые ветки дикий вереск. В пору цветения Круча окрашивалась в лилово-розовый цвет, а сладостный аромат вереска долетал до стен приюта, проникая внутрь и будоража покой его обитателей. Бедная и скудная земля, оживавшая лишь летом россыпью цветения, на северо-востоке плотно стелилась верещатником, чьи отголоски росли меж камней побережья. В вересковую пустошь без сопровождения взрослых детей не пускали, из боязни потерять. Но самые озорные и отчаянные сорви-головы, нарушая запреты, наведывались в лиловые заросли. Их тянул туда, завораживая сиреневый ковёр цветов, такой контрастный и яркий на фоне тусклой, тёмно-серой земли.