Все персонажи этого произведения отчётливо индивидуализированы и узнаваемы: Николая ни за что не перепутаешь с Иваном, Ивана – с Тихоном. Рельефно и ярко изображена Эмма. Даже «бессловесные» пигмеелилипуты обрисованы чётко и ярко.
Если же ответить на вопрос о сюжете этого романа, то в нём речь идёт о том, как одни беззащитные человеческие существа превращаются в пигмеев не только телесно, но и нравственно, а другие умеют не только сохранить в себе добрые человеческие свойства, но и заново обрести, казалось бы, навсегда утраченные – едва ли не на генетическом уровне – светлые качества.
Пётр Кобликов, член Российского союза Профессиональных литераторов.
Так он ему и сказал. Так и сказал: «Не знаю, мол, не знаю, не помню, ни черта не помню. Слыхал что-то вроде, слыхал когда-то, да когда это было…» А потом лег, влепив в почернелую подушку свалявшуюся, отяжелевшую голову, повернулся к стене и затих, и засопел, как ни в чем не бывало, спокойно так, мирно засопел, всхрапывая на конце длинного вдоха.
Ничего не сказал.
А он ждал. Сидел и ждал, глядя на упрятанную в засаленную овчинную душегрейку, узкую спину старика, не отводя глаз, будто спина могла заговорить, будто ему случалось видеть, чтобы спина заговорила. «Я не уйду, – думал он, – я не уйду, я буду ждать, может быть он вспомнит, когда проснется, может быть, когда проспится, когда теплая рисовая водка, которой я поил его, испарится и отпустит его разум, он вспомнит, где и что слышал про этих людей. А если не вспомнит? Если не вспомнит, потому что нечего вспомнить, если он лжет о том, что слышал, если он все выдумал только для того, чтобы получить эту проклятую водку – что тогда? Куда идти, с кем говорить, кого расспрашивать в этой пустынной, забытой богом и людьми, стороне, что горбится редкими вымершими деревнями, в одной из которых, кажется, в последней по счету, чудом сыскался одинокий этот старик?..»
О старике говорили ему третьего дня в деревне, что стоит выше по течению большой реки, которую местные зовут теперь по-разному: кто по-русски, кто по-китайски, а кто и на странной смеси языков, в которой угадываются твердые русские звуки, принужденные жить теперь рядом с насмешливыми китайскими. Говорили, впрочем, неуверенно, поджимая губы, взмахивая руками: «Кто его знат, жив ли еще, старик-то, а и жив – так в своем ли уме?.. Спроси у него, ежели он не знат, то и никто не знат про тех, которых ты ищешь, про которых спрашивашь, стучась под окнами, тревожа добрых людей. Сходи до него сам, всего-то верст десять-двенадцать. Водки возьми, не скупися, русской-то нету, давно нету, рисовой возьми, все равно ему, тушонки возьми, хлеба, больше возьми, ступай утром пораньше, авось застанешь, авось не прогонит, авось жив еще, авось узнашь чо-нить, авось загинешь там вместе с ним…»