А потом царь умер, и сын его Джаншах послал гонца к родственникам своей матери и осведомил их об этом деле и о своем изгнании. А Умм-абд-Аллах была из царского рода, и ее братья, узнав о ее бедственном положении, поклялись, что окажут ей помощь. Они собрали войско, и посадили его на корабли, и прибыли на остров Шед, чтобы захватить его, и сделать Джаншаха его повелителем, а брата царя, Бедр-ад-Дина, заключить в темницу и ослепить.
Но когда войско, во главе которого ехали царевич Джаншах и царевна Бади-аль-Джемаль, вошло в город, Бедр-ад-Дин вышел им навстречу в одежде покаяния, и он плакал, и стенал, и молил, и каялся, проливая крокодиловы слезы. Так что Джаншах помиловал его и лишь приказал ему жить в отдалении, не показываясь ни в городе, ни в царском дворце.
И Джаншах стал царем вместо своего отца, и правил достойно, и женился на царевнах из знатных родов. А сестра его, Бади-аль-Джемаль, жила вместе с ним, и он любил ее сильной любовью, и исполнял каждое ее желание, а она сопровождала его, когда он ездил на охоту. И Джаншах дал клятву, что отдаст ее в жены лишь тому, кто придется ей по нраву. Но царевне были по нраву лишь арабские кони, и дамасские клинки, и кольчуги, тонкие, как сетчатая александрийская рубашечка танцовщицы, и скачки по пустыне, и метание дротиков. И когда она выезжала со своими воинами, в парчовом кафтане, с открытым лицом, гибкостью заставлявшая устыдиться ветвь ивы, – она была как отрок четырнадцати лет, о котором сказано:
О, как строен он! От волос его и чела его
Свет и мрак на людей нисходят.
Не хулите же точку родинки на щеке его —
Анемоны все точка черная отмечает.
И к ней сватались цари разных стран, но она не хотела расставаться с братом.
Когда Джаншах слетал с коня и погружал нож в горло затравленной антилопе, а я оттаскивала за ошейник мордастого разъяренного пса, то я встречала мгновенный торжествующий взгляд брата, взгляд победителя, и в душе повторяла клятву, которой мы поклялись друг другу в ночь накануне похода. Мы поклялись умереть друг за друга, и тогда же он подарил мне саблю отца – дамасский клинок с рукоятью, украшенной шестью бадахшанскими рубинами, с узором виноградных листьев по стали и с ножнами, которые завершала собой золотая виноградная кисть.
Когда мы ночью вступали в город, наши кони шли рядом и наши колени соприкасались. Мне хотелось лишь одного – чтобы вовеки не кончалась эта ночь, чтобы мы всю жизнь ехали ночным городом, не обращая внимания на шум коротких схваток и пляску бешеных факелов. Ведь мы возвращались в этот город с победой! И только тогда, в седле, и было у меня подлинное ощущение победы. А потом, когда у конских копыт раздирал свои покаянные одежды дядюшка Бедр-ад-Дин, и когда являлись во дворец шествия горожан, и ремесленников, и купцов, и даже метельщиков городского базара, с дарами и подношениями, все было уже скучно и нелепо…