Солнце испепеляло сумерки и стучалось в окна, стелясь по полу золотым покрывалом. К пенью ласточек подключались другие птицы, а это значило, что скоро все проснутся. Кронс вышел на улицу и придирчиво посмотрел на вывеску. Краска потрескалась, а буквы, выводящие поэтическое название, поблекли. Трактир "Сгоревшая сакура" был сложен из крупных каменных блоков, его окна и двери сверкали новизной и надёжностью, и только вывеска подкачала…Её давно надо было освежить, но у мужчины не поднималась рука это сделать. Он находил в этом миниатюрном запустении какие-то пророческие нотки.
Кронс осмотрел конюшню, накормил пегую Сивку овсом и взял несколько сухих поленьев из сарая. На улице было зябко. Сухая осень шелестела палой желтизной, принося с собой первые заморозки. И мужчине захотелось поскорее отправиться на кухню.
Бросив дрова в каменный очаг, Кронс развёл огонь. С неохотой он сделал ещё несколько ходок на улицу: в трактире было несколько каминов, и их нужно было накормить сухой древесиной. Уставшие путники, часто ночующие на голой земле, любили погреться у очага и потравить байки. Это Кронс знал не понаслышке.
Когда тепло расплескалось по залу, а лучи солнца перекочевали на столы, Кронс принялся за готовку. Он как раз насаживал на вертель несколько ощипанных кур, когда дверь за его спиной скрипнула, и на пороге появилась Рея.
– Доброе утро, милый. – пропела она и поцеловала его в макушку. Её волосы коснулись его шершавой щеки. – Почему не разбудил? Я бы помогла тебе.
– Ты так сладко спала… Не хотел тебя тревожить.
– Ты опять был в подвале и упражнялся с клинком?
– Как ты догадалась?
– У тебя на висках след от повязки. Ты всегда слишком строг к себе и туго затягиваешь узел на затылке.
Кронс пожал плечами и водрузил вертель на железные рогатины. Жар накинулся на свежее мясо, послышалось шипение и возмущенный треск алых углей.
– Тебе сделать чаю? – Рея погладила мужа по плечу.
– Из твоих рук он всегда вкуснее. – улыбнулся мужчина, перехватывая ее запястье и целуя кончики тонких пальцев. – Так что сделай.
Рея упорхнула с грацией бабочки, а Кронс, не переставая улыбаться, ещё с минуту смотрел на то место, где она только что стояла. Порою он не верил в своё счастье. Такие люди, как он, не заслуживали благословения небес.
Кронс несколько раз крутанул вертель, приоткрыл окно и уселся в кресло напротив кухонного очага. Боудика ещё спала, и у него было время для трубки. Закурив, мужчина выпустил колечко сизого дыма и прикрыл веки.
В последнее время он часто думал о прошлом. С каждым годом воспоминания блекли, но камень вины становился тяжелее. Иногда он ненавидел себя за то, что былое в его памяти выцветало, жухло, как трава за окном. Ему хотелось ударить себя, причинить боль… Он не имел права на сладкое забвение. Но улыбки его девочек дарили ему чувство амнистии… Хотя бы на время, до очередного кошмара.