«Так нечестно, – подумал он, запуская пальцы в бульон и выуживая оттуда кусок говядины. – Раз уж я остаюсь за старшего, то должен знать и все тайны».
Внезапно мама перестала следить за своим голосом.
– Прошу тебя, пусть этим займется кто-то другой!
Но отец приподнял ее подбородок и посмотрел в серые, как то утро, глаза.
– Я должен все сделать сам, – сказал он, и вид у мамы стал такой, как будто она очень хотела заплакать, но никак не получалось.
Все свои слезы она выплакала прошлой ночью, лежа на пуховой перине в соседней комнате. Мальчик всю ночь напролет слушал ее рыдания. Эти тяжкие часы словно разбили его сердце; и сколько бы времени ни прошло по другую сторону сумерек, его уже не излечишь.
– Нет, нет, нет, – повторяла мама опять и опять, как будто это было волшебное слово, которое не позволит отцу выйти на залитый солнцем заснеженный двор, как будто оно могло превратить деревянную дверь в каменную стену, способную удержать отца внутри дома, а все его тайны – снаружи.
Когда мама затихла, отец взял двустволку с ружейной стойки у двери. Открыл казенник, зарядил оба ствола и аккуратно поставил ружье на место. Потом обнял маму, поцеловал и сказал:
– Я люблю тебя.
Мама прильнула к нему, словно вторая кожа, но тут дядя Йожеф постучал в дверь и крикнул:
– Все готово, Эмиль! Пора ехать!
Отец на мгновение задержал маму в объятиях, потом взял купленную в Будапеште винтовку и открыл дверь. Он остановился на пороге, и снежинки запорхали вокруг него.
– Андре! – позвал он мальчика, и тот вскинул голову. – Позаботься о матери и проследи, чтобы дверь всегда была заперта на засов. Ты меня понял?
– Да, папа.
Уже в дверях, стоя на фоне выцветшего неба и багряных зубцов далеких гор, отец бросил взгляд на жену и тихо произнес всего три слова. Почти неразличимых, но мальчик сумел уловить их, и сердце его забилось от смутного беспокойства.
– Отслеживай мою тень, – сказал отец.
Он вышел из дома, и ноябрьский ветер занял его место. Мама стояла на пороге, ее волосы засыпа́ло снегом, отчего она словно бы старела с каждой минутой. Она не отрывала глаз от фургона, а двое мужчин гнали коней по мощеной дороге, торопясь встретиться с остальными. Стояла долго, с изможденным лицом на фоне обманчиво-белой чистоты мира за дверью. Когда громыхающий фургон скрылся из виду, она вернулась в дом и заперла дверь на засов. Подняла глаза на сына и проговорила с улыбкой, больше похожей на гримасу боли:
– А теперь садись за уроки.
Прошло три дня после отъезда отца. И вот теперь демоны со смехом плясали в огне, а в доме поселилось какое-то ужасное, неосязаемое существо. Оно то занимало пустующий стул возле печи, то усаживалось между мальчиком и женщиной за ужином, преследуя их повсюду, словно туча черного пепла, поднятого странствующим ветром.