Недавно Владу купили цветные мелки, и он рисовал на всём подряд: на стенах домов, на столбах, на стволах яблонь, на асфальтовой дорожке. Нарисовал жёлтым мелком и на боку большого серого камня маленькую звёздочку. А потом у него появилось новое увлечение: мальчик приносил зеркальце и, лёжа на песке, выводил солнечным зайчиком на сером камне разные буквы, знаки и геометрические фигуры.
Однажды солнечный зайчик осветил нарисованную звёздочку, согрел её своим теплом, и она вспыхнула каким-то особым, неземным светом, будто ожила, и весело подмигнула ему. Владислав даже ойкнул от удивления. С тех пор ему всегда хотелось ещё раз оживить нарисованную жёлтую звёздочку, но, сколько ни пытался, ничего у него не получалось. «Наверное, что-то я делаю не так», – в очередной раз расстраивался Влад. Он пересел на другое место, поймал зеркалом солнечный лучик, направил его на звёздочку с другой стороны, но опять ничего не изменилось. Задержал на звёздочке свет солнечного зайчика, долго ждал, согревая её этим светом, но она так и осталось самой обыкновенной звёздочкой, нарисованной жёлтым мелом. Но Влад не отступал: теперь он не просто рисовал солнечным зайчиком, а писал на сером камне своё заветноё желание: «Оживи!» – направляя на неё солнечное тепло. Ребятам ничего не говорил – засмеют, но с тех пор с зеркальцем не расставался. Не проходило дня, чтобы он не пытался оживить свою звёздочку, но она по-прежнему была едва заметна на большом сером камне.
Он так и не заметил, что все остальные рисунки давно стёрты и смыты дождями, а звёздочке всё нипочём, а ведь каждый день ребята не раз карабкались на тёплый камень и сползали по его гладкому боку, не щадя его рисунка.
Ночью ему уже не в первый раз приснился камень, тот самый огромный серый камень, что лежит за их огородом на берегу реки, но в этот раз он переливался всеми цветами и звал к себе, не голосом звал, но манил так, что невозможно было оставаться на месте.
Мальчик встал, выглянул в окно, озарённое необычным мерцающим светом и… проснулся от петушиного крика – их собственный петух каждый раз начинал петь раньше других, и делал это так громко, что его было слышно не только на другом конце деревни, но и далеко за околицей, особенно ночью, в тишине. «Замолчи, Ксенофонт!» – распахнув окно, приказал Влад. И сам удивился, что назвал петуха Ксенофонтом. Никто ему не давал такого имени: петух и петух, иногда называли его петей, но опять же не по имени, а потому что он петух – как и медведей, называют мишками, что вовсе не означает, что все они носят имя Михаил. И вдруг – Ксенофонт! Чудеса, да и только. Петух не унимался – или не слышал, или не понял, что обращаются к нему, или просто не захотел изменять своей привычке – петь среди ночи и рано утром – именно в то время, когда снятся самые интересные сны. Влад натянул на голову одеяло, закрыл ладонями уши, повернулся лицом к стене и покрепче закрыл глаза, надеясь вернуть прерванный сон, вспоминая его детали, но одеяло не спасало от петушиного крика. Мало того, что собственный петух не унимался, ему вторил и соседский, не уступая ни в громкости, ни в желании смахнуть со всех слушателей остатки сна.