Три месяца назад я решила погостить у родственников в деревне, а вернулась оттуда не отдохнувшей и посвежевшей, а сломанной и испуганной. Тётя решила, что на меня напал оборотень, собралась воевать с местным кланом, но дядя её успокоил. Я-то когда-нибудь всё равно уеду, а вот им останутся проблемы. Мы всё замяли, точнее, забыли, так никому и не рассказав. Тем более, кроме синяков и царапин ничего страшного я на себе не обнаружила.
Так что, просто вернулась домой и обо всём забыла.
Думала, что забыла.
И вот я снова лежу на постели и смотрю в серый потолок, чувствуя, как гаснут в памяти яркие, пугающие образы. Не вижу того, кого боюсь, но чувствую его дыхание на своей коже. До сих пор чувствую. Я знаю, прекрасно знаю, что это был оборотень, что он что-то сделал со мной, но что… не помню. Наверное, следовало бы вспомнить, но я не хочу, боюсь этого знания и того, что дальше жизнь станет совершенно невыносимой.
Откидываю одеяло и встаю с кровати, поправляя длинные рукава пижамы.
Папа удивляется, когда видит меня в ней, говорит, что дома жарко, а я опять кутаюсь. Но я готова терпеть любые неудобства, ведь дело не только в том, что я мёрзну. Точнее, совсем не в этом. Просто на моей руке, чуть выше локтя, осталось свидетельство о том дне. Слишком яркое, слишком заметное, чтобы просто о нём забыть.
Конечно, сперва я думала, что это очередной укус, что он скоро заживёт и исчезнет, но этого не происходило. Он чуть посветлел, но остался пятном на коже – чётким, ясным, очень узнаваемым.
Я не могла пойти к врачу, ведь тогда пришлось бы всё объяснять, а я не хотела рассказывать папе о своей беде…
Выхожу из спальни, запинаюсь на пороге. Опять кружится голова, хотя уже не так сильно, как было на днях. Всё-таки сны и нервное истощение дают о себе знать.
– Пап? – удивлённо смотрю на него, потом перевожу взгляд на часы. – Ты на работу опоздаешь, – напоминаю.
– У тебя будильник не прозвенел, – как-то потерянно вздрагивает он.
– Я с одиннадцати сегодня выхожу, – подхожу к чайнику, нажимаю на кнопку, с удивлением понимая, что папа его не грел. – У тебя что-то случилось? – спрашиваю.
Я беспокоюсь за него. С тех пор как не стало мамы, он не может собраться. И пусть прошло уже шесть лет, но мне кажется, что ещё вчера она хлопотала за плитой и ворчала, что папа не позавтракал.
Теперь ворчу я.
– Ничего не случилось, – юлит он и отводит взгляд.
– Папа!
– Маша с Вероникой приезжают, – тут же сдаётся он.
– Да? – отворачиваюсь и морщусь.
Мне тётка, папина сестра, и её дочь не нравятся, но я терплю их общество. Что ни говори, но только тётя Маша может хоть как-то расшевелить отца.