И все бы хорошо. Да не все. Кому-то даже не хорошо. Кому, спросите вы. Амриту, его семье, Харшу и его семье, Бхавину и его семье, и еще трем сотням семей. Как могло быть, чтобы Выбор последние тридцать сезонов благоволил лишь семье Даву и семьям его родственников? Божье благословение, говорил Даву. Говорил, что стрелы Индры всегда направляли его семью и не дело обычным селянам судить о воле святых.
Жители Долины, люди, в целом, набожные, тем не менее, говорили, что Индра на небесах, а небеса высоко. И вряд ли небожителям есть дело до перипетий жизни на небольшом клочке земель древних Махарадж. Даву правил. И получалось, что множились зависть и недоверие. Близкие вскоре становились чужими, слабые – отверженными, а когда-то зажиточные время от времени касались края, за которым маячила нужда.
Отец Амрита, Ваджри-Чернохват уже с десяток лет каждый раз в преддверии Выбора хмурил брови. Не верил он в удачу Даву, не доверял и проведению. Однако был достаточно умен и предусмотрителен, а потому высказывался осторожно. Временами кто-то из знакомых пересказывал истории о парочке смельчаков, что открыто обвинили Даву в подтасовке. Где они теперь? Один Индра ведает. Однако там, где посеяли зерна, особенно зерна, смоченные праведным гневом, обязательно что-то взойдет.
Амрит знал, что отец и двое старейшин других родов отправились вскоре после уборки урожая в поездку. Недели три отсутствовали. Всем сказали, что на поклон в храм Девасены. Амриту тогда исполнилось четырнадцать. Он был старшим среди пяти детей Ваджри, а потому отец оставил сына руководить семьёй. С позволения матери, конечно, да с ее совета. Однако ввечеру перед отбытием шепнул сыну, что действительно едет в храм. Но не в радушные объятия Девасены – защитницы семьи, а в чертоги северных гондов, что веками славились своей мудростью. И действительно, отец вернулся поутру точно через три недели. Уставший, проголодавшийся, в одежде, что чинить не перечинить, но с ухмылкой в устах и уверенностью во взгляде. О поездке своей путешественники ни с кем не говорили, даже с родными, что сильно задело умиравшего от любопытства Амрита. Но делать нечего.