Поделом будет ведьме!
И тут её схватили. Кто за плечи, кто за руки, кто за косу, и поволокли.
– Елисей! – закричала она, отбиваясь.
Но тот лишь угрюмо смотрел из-под нахмуренного лба и ничем не пытался помочь ей.
– А чо делати-то? – начал вопрошать люд, когда «ведьма» была скручена по рукам и ногам. – Сжечь али что?
– Да камнями закидать!– вопили одни.
– Утопить! – верещали другие.
– Сжечь! Сжечь ведьму! – призывали третьи.
Но тут вновь нашлась Любаша.
– А закопаем её живьём, чтобы неповадно боле колдовать было!– громогласно выкрикнула она. – Земля-матушка всех примет, да грех её страшный схоронит!
От страшных речей заходилось сердце, да Зоя до конца не верила, думала, лишь пугают. А когда притащили её на заброшенное кладбище, давно поросшее диким лесом, да могилу стали разрывать, вот тогда она всё и поняла.
– Звери! Будьте прокляты, звери, до конца дней своих! Нелюди! Закричала она.
А после запричитала, моля отпустить её, да куда там! Толпа – самый страшный палач, и её, беззащитную, связанную, запихнули в наспех сколоченный из необтёсанных досок гроб, и бросили в разрытую яму.
Благо, ударилась она головой при падении, Господь видать, смилостивился, не дав слышать, как земля ударялась о крышку гроба, сквозь щели попадая ей на лицо. Как плевки вместо комьев летели в могилу, провожая Зою в последний путь – не отпетую, да покамест живую…
Тело ломало так, будто кости собирались связаться в узел. Или наоборот – распрямиться до безобразия. Да что с ним такое?!
Он попытался размяться, но это только усилило неприятные ощущения, и, в конце концов, его скрутило одним единым спазмом и повалило на землю.
Кажется, он потерял сознание.
Или…
… Темнота перестала быть проблемой. Он бежал, бежал так быстро, как никогда до этого, ощущая незнакомые, едва различимые запахи и звуки. Звёзды неслись над его головой сплошными сверкающими полосами, разрываемыми лишь макушками высоких деревьев, и думать ни о чём не хотелось. Хотелось бежать. И есть. И навсегда сохранить в себе это ощущение дикой, безумной свободы.
На ум вновь пришли слова песни, словно слышимой им в другой жизни.
Ветер.
Кровь.
И… серебро?
Тонкая сверкающая стрела пронеслась возле уха, едва не задев его. Животный страх обострил и без того острые инстинкты, и он, выдавив максимум силы, помчался ещё быстрее.
Стрела вновь пронеслась мимо. Ещё одна. Но он оказался ловчее, проворнее, или ему просто повезло. Он не мог сейчас думать об этом, перевоплотившись в единственный инстинкт – выжить.
В конце концов, стрелок, преследующий его, отстал. Он понял это по растаявшему в воздухе запаху домашней выпечки и резкой отдушки то ли лака, то ли дезодоранта. Странная смесь…