– Нет, – помотал он головой, – я тебе помогу.
Несколько минут прошло в молчании, гул приборов и шорох открываемых панелей – это все, что было слышно. Игорь, видимо, сердился, что из-за меня ему пришлось прервать сон, впрочем, виду он не подавал.
– Почему ты держишь это здесь? – спросил я, тыкая пальцем в пионерский значок.
– Просто так, – пожал плечами Игорь.
Он едва бросил на меня взгляд – полностью погрузился в дело. Молодец.
– Я, знаешь, не испытываю теплых чувств к советскому прошлому, – сказал я.
– Правда? – вежливо переспросил Игорь, – я не знал.
– Это была секта. Они там вещали про воинствующий атеизм, но атеистами не были ни разу. Именно поэтому так много людей вступило в коммунизм – не потому, что им религия надоела, а потому, что коммунизм, как религия, был проще и предлагал награду здесь и сейчас, а не когда-то там на небесах. И, как любая секта, на своих обещаниях они и погорели.
– Я не коммунист, – пояснил Игорь, закрывая одну панель, и принимаясь за другую, – и не атеист. Нашел что-то?
Он вопрошающе посмотрел на меня.
– Нет, – ответил я, отодвигаясь от переборки. – Никак не могу понять, откуда идет звук. Скорее всего, поломка серьезней, чем мы думали.
– Тебе надо поспать, – голос Игоря, с головой нырнувшего внутрь очередного аппарата звучал приглушенно, – ты иди, ложись, а я продолжу поиск.
– Хорошо.
Я оттолкнулся от стола, и вплыл в соседний отсек. Мой спальный мешок крепился к стене, отвязав удерживающие его ремни, я залез внутрь. Залез, прислушался – и понял, что в еле заметную, на самой грани слышимости вибрацию, вплетается почти беззвучный треск.