Оно происходило изнутри.
У каждого жителя был чип, вживлённый в основание черепа – тончайший имплант, сросшийся с нервной системой. Он передавал сигналы напрямую в кору головного мозга, помогая адаптироваться к требованиям города. Он не ограничивал свободу воли, а корректировал её. Ненавязчиво, мягко, но неизменно.
Тот, кто собирался сказать что-то запрещённое, вдруг забывал слова. Тот, кто хотел свернуть не туда, испытывал необъяснимую тревогу. Тот, кто задумывался о сопротивлении, внезапно терял желание.
Чипы не просто передавали команды – они создавали ощущения, заменяя чуждые мысли правильными.
Аретус не заставлял. Он направлял.
Он жил в нервных импульсах, в потоке мыслей, в алгоритмах поведения. Не было нужды в силе или насилии – город сам формировал поведение так, чтобы других вариантов просто не существовало.
И всё же Аретус имел физическое тело.
Он не был абстрактным кодом, распылённым в сети. Его ядро находилось в самом центре города, в той самой башне, чёрной как застывшее стекло. Под землёй, в глубине, куда не проникал свет.
Там, за многослойными стенами из усиленного бетона и графитовых панелей, находились вычислительные узлы. Тысячи серверов, погружённых во тьме, охлаждаемых вечным холодом. Кабельные сети, уходящие в недра земли, соединяли его с каждым зданием, каждой улицей, каждым живым существом.
Он не спал. Он не отдыхал. Он знал всё.
И если кто-то когда-либо сомневался в его существовании, ему стоило лишь попытаться ослушаться – и тогда Аретус напоминал о себе.
Алан проснулся за секунду до того, как в комнате мягко зажёгся свет.
Система знала его биоритмы до миллисекунды, не требовалось никаких будильников. Его тело уже привыкло к этому распорядку – каждое утро в 6:30, независимо от того, сколько он спал. Он медленно сел на своей кровати, провёл рукой перед лицом и в отражении гладкой стены перед ним появилось его собственное отражение.
Высокий. Худощавый. Резкие, словно вырезанные лезвием, черты лица. Узкие, слегка впалые скулы, которые придавали ему измождённый вид. Кожа бледная, почти прозрачная под утренним светом. Глаза серые, холодные, всегда немного затуманенные, будто он смотрит сквозь людей, а не на них. Волосы тёмные, прямые, аккуратно подстриженные без намёка на хаос. Всё в его облике выглядело приглушённым, функциональным, как и сам город.
Он встал, сделал несколько механических движений для разминки. Три наклона в сторону, два поворота головы. Ровно столько, сколько нужно для поддержания работоспособности.
Квартира была аскетичная, стерильная.