В сентябре-октябре 1943 года расквартированное в нашей деревне немецкое подразделение численностью до отдельного мотопехотного батальона начало свой отход за «Восточный вал». Кузова немецких автомашин были загружены награбленным добром белорусского народа. Немцы брали все, не гнушаясь отбирать у селян даже клюкву, собранную в лесу. Они загружали ей целые грузовики.
Вечерами, для светомаскировки, немцы завешивали окна хат брезентом и распивали вино, исправно доставляемое на фронт из фатерлянда. Из их разговоров «под градусом» между собой я, поднаторевший за годы оккупации в немецком, мог понять практически все. Да и что там было понимать в этой пьяной демагогии культурных наследников Шиллера и Гетте: «Гитлер капут, нах Днепр».
В сентябре-октябре в нашей деревне немцы провели облаву. Всех молодых людей согнали в охраняемые бараки, а потом погнали за Днепр копать блиндажи и траншеи на линии немецкой обороны. После освобождения Рогачёва и Быхова, в феврале 1944 года, мне довелось побывать в этих траншеях. Они были вырыты, что называется, «для стрельбы стоя, с лошади», с ходами сообщений по всей линии глубоко эшелонированной обороны. Блиндажи и укрытия от артиллерийского и минометного огня отличались повышенной прочностью и были сделаны в несколько накатов.
Отступая, немцы по всем правилам тактической науки цеплялись за каждую естественную преграду, на которой можно было задержать наступление советских войск. Таким рубежом стала и река Гутлянка, которая несла свои воды с востока на запад в реку Днепр. Именно на Гутлянке и стояла наша деревня, получившая от этой реки свое название. Вдоль Гутлянки расположены деревни Болотня, Красногорка, Журавичи, Канава, Гута, Веть, и посёлок Поддубье.
Однажды, дождливой ночью в конце октября 1943 года, с востока через деревню Канава в Гуту, освещая фарами грязь осенней дороги, пришла колонна фашистских машин. Обычно немцы в нашу деревню заходили с запада с шоссе Могилёв-Гомель, но в этот раз они приехали с другой стороны.
Утром установилась хорошая погода, немцы обошли с обоих берегов реку Гутлянку и начали рыть траншеи по её левому берегу. Позже, изучая тактику в стенах высшего военно-учебного заведения, я понял, что немецкие офицеры, прогуливаясь по берегам нашей реки, принимали решение на оборону и проводили рекогносцировку местности. Для подготовки линии обороны фашисты согнали на работы всё оставшееся население деревни. Мне и другим пацанам моего возраста тоже пришлось рыть траншеи. На войне дети взрослели быстро.
После работы на великий, но уже загибающийся под натиском советских войск, третий Рейх пришлось копать землянку для своей семьи. Копал я её около хаты, которая стояла на удалении 70—100 метров от передней немецкой траншеи. Высокоточного оружия в те времена еще не было и потому любой советский снаряд, перелетев всего 70—100 метров немецкую переднюю траншею, спокойно мог угодить в наш дом. Ну а кинжальный ружейно-пулеметный огонь, предполагавшийся во время наступления наших войск с необходимым при этом троекратным преимуществом в силах и средствах над обороняющимся противником, вообще должен был сделать решето из нашего деревянного дома. В землянке же была хоть какая-то надежда дожить до прихода освободителей.