- Доктор, скажите честно, я буду жить..?
Вздрогнув, я вынырнул из липкой полудремы, чтобы с головой окунуться в омут широко распахнутых сиреневых глаз. Неожиданное пробуждение вкупе с затекшими от сидения в неудобной позе конечностями не самым благотворным образом отразились на моих мыслительных способностях. Поэтому вместо нескольких заранее приготовленных выверенных фраз я сумел лишь коротко кивнуть головой очнувшейся землянке.
- О как… Надеюсь, долго и счастливо? Или коротко и в горе? – Слабо улыбнулась она.
Я несколько опешил. Ожидая всякого, начиная от благодарностей, заканчивая обвинениями и проклятиями, ее полушутливого тона я предсказать не сумел.
Четверо суток девчонка провалялась в бреду, мечась между жизнью и смертью. Лихорадка чередовалась с судорогами. Землянка то кричала, дугой выгибаясь от боли. То тряпкой обмякала на своем ложе, вдыхая так редко и тихо, что узаши начинал угрюмо ворчать из облюбованного темного угла комнаты.
Четверо суток я покидал здание лекарской палаты только в самых крайних случаях, боясь упустить тот миг, когда настанет переломный момент в критическом состоянии девчонки. Ведь несмотря на все ухищрения человеческого мужчины и возможностей его бездонной аптечки, нам так и не было доподлинно известно, в какую сторону пожелает склониться чаша весов хрупкой, едва теплящейся жизни. Эта неопределенность в значительной степени нервировала меня и доводила до белого каления тихонько урчащего у стены узаши. Хоть с виду зверь олицетворял собою полнейшее спокойствие, мне был полностью открыт доступ к отчаянному урагану его мрачных эмоций.
Два часа назад работник лагеря вколол девочке очередную дозу обезболивающего, чтобы дать возможность немного отдохнуть ее истерзанному организму. Сам я тоже решил воспользоваться передышкой. Кадол настойчиво отсылал меня прочь, советовал уделить немного времени полноценному сну, которого я намеренно лишал себя в течение последнего времени. Но я был столь измотан, что позволил себе задремать прямо здесь, сидя на жестком неудобном стуле. Чувствовал ли я когда-либо большую подавленность и разбитость? Вряд ли, ведь на сегодняшний день виной моему плачевному состоянию в первую очередь стали разделяемые с узаши чувства. Его тревога, волнение, опасение и тщательно гонимое ожидание худшего выматывали похлеще самых тяжелых физических нагрузок. За всем тем не зверя мне стоило винить в своих бедах. Кадол предлагал снова воздвигнуть блок между нами, но я воспротивился категорически, отлично помня, как было пусто и непривычно без его постоянного мысленного присутствия в прошлый раз. Больше я не желаю ощущать не заполняемую дыру в подсознании, как бы не убеждал меня узаши в пользе подобной меры.
