ПРОЛОГ.
Несмотря на ясное солнечное утро, в комнате царил полумрак. Внутрь дорого обставленного кабинета, сквозь плотно задернутые шторы, проникали лишь жалкие клочки света. В воздухе слышался аромат дорогого табака, бренди и тёплого дерева. Эдвард Ро не был тем, кто злоупотреблял выпивкой, но у него был каждодневный ритуал, когда он позволял себе выкурить любимую сигару за бокалом столь же любимого напитка. С годами эта привычка приобрела ощутимый аромат, который казалось въелся в стены этого места.
- Эдвард, - тихий женский голос нёс в себе умоляющие нотки, - прошу тебя, одумайся! Я умоляю тебя, - женщине не удалось подавить тяжелый вздох.
Сейчас Патрисcия Ро, светская львица Роаны, всегда безупречная с головы до ног, выглядела как-то по-особенному жалкой. Её годами вышколенная осанка словно не выдержала того бремени, что на неё взвалили, согнув женщину точно древнюю старуху. В уголках губ вдруг показались глубокие морщины, что обозначили всю степень её отчаяния. Она, как и всегда, сидела на краешке стула, вот только совсем не выглядела той, кем привыкли считать её все вокруг. От безупречной стервы не осталось и следа.
- Мама права, - глубокий мужской голос, уже давно не принадлежавший юноше, вдруг неожиданно придал сил Патрисcии, и она резко выпрямилась, прямо взглянув в глаза нежданному соратнику. – Лиз не создана для того, во что ты хочешь её втянуть.
- Не слушаешь меня, так прислушайся хотя бы к Алану! Он твой сын и ….
- Довольно, - жестко и резко ответил отец семейства.
Весь вид Эдварда Ро говорил о том, что он не тот человек, который станет терпеть возражения. Несмотря на то, что мужчина уже разменял шестой десяток, на вид ему было лишь немногим за тридцать. Широкоплечий и высокий, идеально уложенные русые волосы, ясно-голубые глаза, прямой нос и волевой подбородок, который так хорошо подчеркивал качества этого мужчины, а именно его упрямство и решительность.
Эдвард небрежно достал золотые часы из кармана жилета, точно показывая собеседникам, что лишь тратит время на них, и тут же, убрав их обратно в карман, посмотрел на Патриссию.
- Не смей настраивать против меня моих же детей, - почти прорычал он. – То, что я делаю, всегда для их же блага.
Нижняя губа женщины предательски задрожала, а на глазах сами собой навернулись слёзы.
Она привыкла быть сильной. В их обществе по-другому было нельзя. Её побаивались в высших кругах Роаны. Любой, кто выходил в свет, уже знал, что с Патриссией Ро нужно дружить. Но только перед этим мужчиной вся её сила и стойкость превращались в прах. Ей никогда не победить его.
