Очнулась, когда за окном уж светало. Глаза раскрыла, а над головой балдахин янтарный. Никак в своих покоях пробудилась? Подумала, что помню, как король меня поцеловал, а дальше и вовсе темно и память не откликается. Вся ночь прошла, а я даже не ведаю как. Тело ломило, руки и ноги непослушные были, будто не мои. Я тут же за косу схватилась — эльфийская коса, значит сменила облик на положенный. Когда только сменила и как к спальне добралась?
Села в постели, взглядом покои обвела, и в груди захолодело. Взялись из ниоткуда две лавки у дальней стены, а на лавках тех диор с эльфом лежали и тоже без памяти. А между ними и остальной комнатой решетки прозрачные. Я с кровати рванулась, но сил не рассчитала, повалилась прямо на пол и корзину сбила, ту самую, с Тинаром моим. Крутанулась с помятой плетенки, на колени поднялась и потянула крышку, Тальраиром запечатанную. Магия моя эльфийская все веточки вмиг распутала и открыла корзинку.
Схватила я зверя своего невиданного за плечи получеловеческие и потянула наружу. Сама бы не вытянула тяжесть такую, да только плетенка помогала, выпихивала волкодлака из нутра своего, пока он на полу не очутился. Ох и помятым, побитым показался после путешествия долгого. Ведь то катили, то тянули, то роняли корзинку эту.
Погладила несчастную зверушку по голове с мордой полуволчьей, а он возьми и пошевелись. Я в тот же миг на кровати очутилась, руки, ноги разом заслушались. Батюшки, действие зелья кончается, а Тальраир вон там, за решеткой. Соскочила тогда снова на пол, но с другой стороны, сильно опасаясь дольше мешкать, к прутьям рванула. Ухватила их, а они твердые, крепкие, надежней железных, и не поддаются.
— Тальраир! — позвала, а он не откликнулся.
— Эртен! — крикнула, но и этот не пошевелился.
Святые небеса! Делать-то что?
Прижалась к прутьям спиной, а Тинар заскулил негромко, когтями скребанул по полу и снова затих. А мгновенье спустя я и вовсе в решетку впечаталась, потому как открылась дверь и зашел в покои сам король. Один зашел, без охраны, и остановился, внимательно комнату осмотрел. А меня таперича больше озноб пробирал от его взгляда, потому как лежали по ту сторону прутьев путники мои без сознания.
— Мира, — улыбнулся и голову набок склонил. Не смутило его ни лицо мое эльфийское, ни тело чужое. Шагнул ко мне, а я еще сильнее к решетке прижалась.
— Что же ты сегодня меня боишься, а вчера сама в спальню приходила?
Я ж не затем приходила, зачем в опочивальни ходят. Чего он надумал себе? И почему я эту ночь вовсе не помню?
— Не обнимешь, не поцелуешь? — продолжал измываться властитель.
