Колониальный быт расхолаживал.
Поначалу Екатерину очаровали простота и непритязательность местного общества, дозволявшего многое из того, что дома находили неподобающим, но вскоре стало понятно, что это слишком просто и оттого — скучно. До смешного легко здесь было блистать, слишком мелкими виделись интриги, даром что совсем рядом громыхала нешуточная война, но она тоже представлялась кукольной, этаким отсветом европейских баталий. Даже несмотря на то, что она точно знала: эта война идёт именно за колонии и их баснословные доходы, а не за клочки земли в Старом Свете.
Барышне Добровольской хватало здравого смысла сознавать ошибочность, излишнюю заносчивость и даже некоторую подлость подобных мыслей: люди гибли всерьёз, а пока что-то не трогает тебя лично, легко считать его несерьёзным. Но скуки это понимание не умаляло, и вскоре Екатерина предпочла счесть свои чувства ностальгией. Тень разлуки с родным домом, правильно поданная, делала её образ ещё прелестнее и загадочнее, особенно когда звучало имя родной страны. Российская Империя жителям Центральной Америки и Западной Индии на берегах Карибского моря казалась чем-то волшебным, загадочным и невероятным.
Известию о том, что они наконец возвращаются домой, Екатерина обрадовалась отчаянно. Дядя называл главной причиной необходимость принести присягу новому императору. Так это на самом деле или нет — расспрашивать бесполезно, ни слова больше Лаврентьев не скажет, да и не хотелось ей этого делать, равно как и думать о продолжительности пути. Два месяца в самом лучшем случае, но это два месяца дороги к дому!
Сегодня Екатерину радовало всё, кроме непонятного промедления. Она вскочила на рассвете, напугав наёмную местную служанку, и всё утро не могла усидеть на месте, донимая дядю вопросами о том, чего они ждут. Тот привычно отшучивался про погоду и подобающее опоздание, но потом — она слышала — прибыл посыльный, что-то забрал или отдал, и они наконец сели в заложенную заранее коляску. Поскольку отправлялись все свои, не считая напросившегося в компанию до Ньюпорта Луи-Паскаля Потье, то и встретиться договорились у них. Никто не возражал, француз был приятным человеком, а Добровольская находила его милым: ухаживал он красиво и ненавязчиво.
Последнее радовало особенно, всё же здешние горячие мужчины порой чрезвычайно утомляли своими порывами. Страсть страстью, но за побудку среди ночи пением очень хотелось опрокинуть на голову кавалера ночную вазу. Серенада у него, видите ли, порыв души! Спору нет, пел тот кабальеро недурственно и играл хорошо, но почему нельзя то же самое музицирование произвести в салоне, в приличное время?!
