Холодный пот проступил на лбу, а в горле скребло, словно песчинки. Яблоко, стыренное с кривого прилавка старого, полуслепого Герда, торговца вялыми травами и надеждами на исцеление, царапало слизистую терпкой кислятиной, оставляя во рту привкус земли и старой кожи. Лира, прижавшись худой спиной к шершавой, поросшей мхом стене полуразрушенного дома, жадно вгрызалась в твердую мякоть, стараясь не обращать внимания на гниль, пропитавшую каждый сантиметр этого квартала. Она прислушивалась к гвалту рыночной площади, словно к дыханию огромного, непредсказуемого зверя. Толпа кричала, спорила, торговалась, словно сотня голодных гиен, дерущихся за протухшую кость. Солнце, обманчиво яркое, но уже склонившееся к закату, окрашивало лоскут неба над крышами Гнилого Края в вульгарные багряные и грязно-золотые мазки. Этот короткий, но претенциозный парад красок, обычно вызывающий у горожан, живущих в более благополучных районах, немые вздохи восхищения, здесь выглядел лишь злой иронией, неспособной хоть на миг скрыть убогость, нищету и безнадежность квартала, где она выросла, как сорняк, пробивающийся сквозь треснувший камень.
Длинные, каштановые волосы, местами выгоревшие на солнце, заплетены в небрежную косу, которая то и дело выбивается, обрамляя её лицо мягкими прядями. Глаза Лиры, цвета лесного ореха, обычно лучащиеся наивностью и любопытством, сейчас полны тревоги и настороженности, словно отражают грядущие испытания. Она одета в простую, но удобную одежду: поношенную кожаную куртку, грубые штаны и высокие сапоги, свидетельствующие о её готовности к долгим переходам.
Площадь бурлила жизнью – грязной, зловонной, но, тем не менее, жизнью. Торговцы, с лицами, измазанными землей и потом, хрипло зазывали покупателей, расхваливая свой товар так, словно от него зависело их выживание.
– Свежие огурцы! Только сегодня!
– Целебные травы от всех болезней! Кто купит, тот счастлив будет!
Стражники в тусклых, местами проржавевших доспехах лениво патрулировали ряды, их взгляды, усталые и равнодушные, скользили по лицам, выискивая малейший признак беспорядка или неповиновения. Уличные попрошайки, костлявые и грязные, словно выкопанные из забытой могилы, тянули свои тонкие, дрожащие руки к прохожим, надеясь на жалостливую монетку, брошенную из милости. Лира знала этот хаос наизусть, словно выучила наизусть грязные улицы и кривые переулки. Она была частью этой паучьей сети переулков, незаметным элементом, ловким паучком, выживающим за счет чужой рассеянности и удачно оброненных монет.
