Я уже здесь бывал с учениками. Знаменитый Учитель жил с женой и детьми в маленьком доме сырого кирпича из двух комнат, в его половине была комната и кухня, в другой, расположенной к югу, чтобы было теплее, – обитали жена и дети.
Во внутреннем дворике стояла маленькая статуя Зевса – личного покровителя этого жилища. Хозяин, когда-то бывший каменотесом и ваятелем, высек ее из мрамора сам. Двор был обнесен невысокой оградой, сложенной из дикого камня.
Учитель, завернутый в хитон и босой, с выпученными глазами и приплюснутым носом на заросшей седой бородой лице, похожий на сатира, дружески приветствовал меня. Он считал меня пророком, хотя я просто средний человек живущий по соседству, называемому будущим, ибо нет прошлого и будущего – в самой глубине истории спрямляются различия эпох. В моей жизни мало знающего филолога, не смыслящего в науке и технике, да и вообще в человеческой психологии, нет ничего необычного. Но все мои заурядные мысли здесь, в Древней Греции, казались диким откровением.
Зашла жена, моложавая с желчным цветом лица, в шапке черных волос, перевязанных белой ленточкой, и синем пеплосе с поясом на узкой талии. Она, ворча, налила из глиняного кувшина вино, поставила поднос с хлебом.
Как я знал, она одна зарабатывала на жизнь повитухой, принимая роды, иногда оплачиваемые щедро – в богатых домах. «А этот, – ворчала она. – Таскает за собой учеников по пирушкам и по гетерам. Хоть какая была бы польза от них! Даже не хочет, как нормальный софист, брать плату за свои советы. Живет голый, со своей философией».
Он не хотел служить, и осуждающим отвечал: «Уже давно бы погиб, и не принес бы пользы ни себе, ни вам. Нет такого человека, который мог бы уцелеть, если бы стал откровенно противиться вам или какому-нибудь другому большинству и хотел бы предотвратить все то множество несправедливостей и беззаконий, которые совершаются в государстве. Нет, кто в самом деле ратует за справедливость, тот, если ему и суждено уцелеть на малое время, должен оставаться частным человеком, а вступать на общественное поприще не должен». Но я знал, что он все-таки зарабатывал, ему приносили дары, уж в этом он не мог отказать дарящим.
Мне стало не по себе. Хозяин подмигнул мне.
– Не слушай её, – сказал он, – Она любит поворчать. Как колесо не может катиться по булыжной мостовой без грохота, так и она не может и часу прожить без ругани. Но, знаешь, когда долго едешь на телеге, привыкаешь к стуку колёс и не замечаешь его. А я женат на ней уже давно.
Мудрец повернулся ко мне.
– Итак, ты говорил о знании себя.
