На мой взгляд, нет ничего более нелепого, чем принятое за истину и прочно укоренившееся в обществе отождествление простой деревенской жизни и душевного здоровья. Если я скажу вам, что место действия моего рассказа – деревня и повествует он о беде, приключившейся в склепе со здешним гробовщиком, неуклюжим, нерадивым и толстокожим, то всякий нормальный читатель вправе ждать от меня буколической – хотя и комедийной – истории. Но бог свидетель, что в происшествии, о котором я теперь, после смерти Джорджа Бёрча, могу рассказать, есть свои темные стороны, перед которыми бледнеют самые мрачные наши трагедии.
После этого происшествия Бёрч сделался калекой и в 1881 году сменил профессию, но никогда не обсуждал того, что с ним случилось, если удавалось уйти от разговора. Молчал и его старый врач, доктор Дейвис (он умер несколько лет назад). Считалось, что Бёрч искалечился, неудачно упав, когда выбирался из склепа на кладбище Пек-Вэлли, где просидел взаперти девять часов. С большим трудом ему удалось освободиться, пробив себе выход. Все это чистейшая правда, но в этой истории имелись и другие, тягостные обстоятельства, о которых он рассказывал мне шепотом, когда впадал в пьяное исступление. Бёрч откровенничал со мною, поскольку я был его врачом, а также, думаю, поскольку он после смерти Дейвиса нуждался в наперснике. Он был холостяком и не имел никакой родни.
До 1881 года Бёрч подвизался в Пек-Вэлли деревенским могильщиком и гробовщиком и был притом еще более черствым и примитивным субъектом, чем большинство его собратьев. Проделки, которые приписывает ему молва, сейчас трудно себе вообразить, по крайней мере горожанину, но даже жители Пек-Вэлли содрогнулись бы, узнай они о весьма растяжимой нравственности своего кладбищенских дел мастера в таких делах, как право собственности на дорогое убранство, скрытое под крышкой гроба; он не особо утруждался тем, чтобы достойно уложить безжизненные тела клиентов во вместилища, которые далеко не всегда подбирались с великим тщанием. Говоря напрямик, Бёрч был неряшлив, бесчувствен и никуда не годен профессионально; думаю, однако, что он не был дурным человеком. Просто он был грубым рабочим инструментом, существом бездумным, невнимательным и пьющим, что явствует и из случившегося с ним несчастья, которого можно было с легкостью избежать. Он не обладал и теми крохами воображения, которые держат простых обывателей в границах пристойности.
Мне трудно решить, с чего начать историю Бёрча, ибо рассказчик я неопытный. Вероятно, с холодного декабря 1880 года, когда земля промерзла и кладбищенские землекопы обнаружили, что до весны рыть могилы нельзя. По счастью, деревушка была невелика, и умирали в ней редко, так что можно было дать всем усопшим подопечным Бёрча временное пристанище в приспособленном для этого склепе. А гробовщик сделался еще апатичнее, чем обычно, и в эту мерзкую погоду как будто превзошел нерадивостью самого себя. Никогда прежде не сооружал он столь хлипких, уродливых гробов, не пренебрегал так отчаянно уходом за изношенным замком на двери склепа, которую он распахивал и захлопывал как попало.
