Если что-то не обладает полноценным разумом, то оно – объект, а не субъект.
Источник неизвестен
Когда-то давно, впервые попав в это место, где никогда не видели солнца, она много плакала. Конечно, украдкой, потому что иначе нельзя. Но плакала. А теперь те же самые вещи, которые причиняли боль, казались уколами тупой иглы в онемевшую руку. Вроде и тычут, а уже не больно. Она не могла вспомнить, сколько прошло времени. Дни сливались в бесконечную череду, наполненные однообразной работой с краткими промежутками сна. От подъема до отбоя.
Этим утром ее разбудили, как всегда, громким дребезжащим звоном. Как и всех остальных. Вот только спала она этой ночью не в общем бараке, а в отдельном «мешке», куда отправляли провинившихся. Точного времени она не знала, но чувствовала, что на сон им оставляли не больше пяти часов.
Едва открыв глаза – а медлить было нельзя – она увидела через плотную проволочную сетку на раме, заменявшей дверь, лицо мальчика лет двенадцати в такой же робе, как у нее, только черной, а не серой. На ногах у него были тяжелые тупоносые ботинки, а не тапочки на резиновой подошве, как у остальных.
– Не спи, а то устанешь! – усмехнулся он. – Это ты «Тридцать пять – ноль шесть – двадцать два?»
Спросил так, будто здесь в камере – крохотной каморке, куда едва помещался человек, – мог быть кто-то другой. Они спали в общих ангарах, где было не протолкнуться. Спали посменно на нарах в четыре яруса: одни вставали, другие тут же занимали их места. Тех, кто вел себя плохо или не выполнял норму, – отправляли в карцер. Но здесь был еще не карцер, а «комната для размышлений». Для тех, кто провинился слегка.
Девочка поднялась с земляного пола. Вместо матраса в каморке был старый коврик. В то, что где-то бывают кровати вместо ковриков, деревянных нар или грязных матрасов на голом полу, она не очень верила.
Она встала, вытянув руки по швам, и кивнула, но поклона не отвесила.
– Ты вчера плохо выполнила норму, – строго сказал визитер, поджав губы. – Допустила много брака. Меня приставили к тебе, чтобы этого не повторилось. У тебя десять секунд! Пошли! Они ждать не будут. Немедленно!
Он разговаривал, как маленький взрослый, растягивая слова, но она чувствовала в нем, помимо упоения властью, неглубоко запрятанный страх эту крупицу власти потерять. И снова стать таким, как все. Он был такой же пленник, хотя имел, как все надсмотрщики, новые ботинки. И хорошо понимал, что за эту привилегию надо держаться.