Паника. Быстрые движения, люди, спешащие, как и крысы в трюмах, которые, казалось, пробегали несколько минут назад. Вопли накрывались волнами бури и морской стихией, смешиваясь с ярым хлёстким погружением то крыс, то человеческой особи. Мужчина с бакенбардами и молоденькой любовницей поспешно собирали вещи, надеясь, что морской огонь не захлестнет и их.
Началось это не со шторма, как и другие истории подобного рода. А с пары, жившей на Уолл-Пере Винс стрит. Мужчина ростом 170, около пика возраста по тем меркам, с черными ветвистыми бакенбардами, невыразительными глазами и с узкой улыбкой, ровно как и его внутреннее скудоумие, не были ни привлекательны, ни запоминающиеся. Он был равноценен серой массе и другим узким и скудным людям, жившим на этой улице.
Таких людей, казалось, могло спасти только одно: или харизма, или приятная дама рядом. В случае этого господина с Уолл-Пере Винс ему повезло со вторым, а именно с прекрасной леди, которая казалась младше на 5–6 лет, чем господин L. Её прекрасные плечи были обнажены в непривычное для неё декольте, фасон платья всегда съезжал на её тонкой и хрустальной фигуре, а её лицо выражало всегда непроницаемую теплоту и сочувствие. Чему? Только она сама могла понять. Такова была её внутренняя сущность, никому непонятная на этой улочке красота, которую никто не сумел различить, даже её собственный муж. Её глаза, отражённые на лужах, бутылках, на солнечной оболочке звезды, способны были лицезреть то, что не видели другие. И этот дар казался ей губительным в мире, где никто не старался «увидеть». Причём не просто увидеть, а лицезреть, понять суть и прикоснуться к более неведанному, что казалось другим невозможным. От невозможности и нежелания люди, сомневаясь в своих умениях, «забили гвоздь», решив, что их мирское время не предназначено для решения подобных проблем. Для них потратить жизнь на созерцание прекрасного было пустой тратой времени. Но разве то, что в их понятиях была «жизнь», было поистине жизнью?
Люди с Уолл-Пере Винс были очень занятыми и не всегда успешными. Ровно в 5 пробивали висящие фарфоровые часы над вытянутым белым кирпичным домом с возвышающейся шевелюрой из тёмной черепицы и высовывающегося необычайно редкого балкона со стальными ставнями и деревянными перилами. Цвета в подобных местах всегда были весьма неуместны. Каждый дом, словно под копирку, повторял рельеф другого, даже газон и каждая травинка была идеально подстрижена в соответствии с соседним участком. Жизнь на улочке всегда протекала спокойно, однообразно, скучно. После пробуждения от городских часов люди, вставая на две ноги, одевали широкие коричневые сапоги, которые, казалось, были куплены «на вырост» (неся за собой скорее идеи практичности, нежели удобства). И в медленном темпе направлялись мыться, потом умывая детей, складывая неспешно еду в рот, не выражая никаких глубоких чувств, они кивали в знак благодарности, направляясь к выходу без всяких разговорах. В этом рационе не было ни радостного, ни чего другого. Каждый член Уолл-Пере Винс жил, как механическая зверушка, которая двигалась ровно в такт городским часам.
