Пустыня блестела и переливалась странными сине-фиолетовыми пятнами, как будто белый песок отражал низкое небо, в котором солнца не осталось совсем. Вера смотрела на это небо, опять уплывая в ощущение, что это всё ей снится, в реальной жизни она никогда ничего подобного не видела, эти волны были похожи на небесную светомузыку, слишком слабую и медленную для того, чтобы заметить сразу. Она посмотрела на министра, пытаясь понять, видит ли он то же самое — он не видел, он вообще никуда не смотрел, всё ещё мысленно паря где-то там, где великие драконы съедают на завтрак дворцы и семьи.Лошади вели себя беспокойно, Вера не разбиралась в их поведении и характерных повадках, но это считывалось на уровне интуиции. Белую лошадь министр вёл в поводу, нагрузив на неё два седла и все их вещи, его Бес носился стремительной рысью где-то неподалёку, катался с барханов на боках и спине всеми известными способами, иногда выходя из зоны комфорта и пытаясь изобрести новый способ съехать. Попытался сидя, но упал и вспахал песок головой, расстроился, возмутился и прибежал к двуногим жаловаться на бархан. Министра это заставило наконец-то вернуться в реальность, он достал из рукава платок и вытер коню глаза, поправил гриву и благословил дальше идти бесявить. Конь побежал штурмовать новый склон, министр проводил его взглядом и посмотрел на Веру:— Если хотите что-то сказать, что-то важное и секретное, то сейчас самое время — это место нереально прослушать. Хотите?— Да.— Я слушаю.Она немного понаблюдала за конём, чей мускулистый блестящий круп как раз готовился в очередной раз прокатиться со склона, подумала, что он даже не вспотел, эти нагрузки были для него ерундой. Посмотрела на министра и сказала:— Настоящее имя вашего коня — Бесстрашный.Министр улыбнулся шире и опять посмотрел на Беса, Вера продолжила:— И его лучшие дети, первая линия, не продаются. Они работают на корону, возят королевских гонцов. Одного из которых я убила в лагере Тонга.Улыбка министра застыла, потом стала кривоватой и невесёлой, он не посмотрел на Веру, зато она смотрела на него долго и молча, пока он не ответил на её взгляд. Тогда она улыбнулась точно так же и сказала:— Меня слили... сдали или продали, хрен знает, может, просто отдали даром, потому что я не нужна и мешаю... с самого-самого верха. Либо король, либо кто-то, кто считает себя вправе отдавать приказы от его имени. Или советики давать, типа дружеские, а король уши развешивает и слушает.Министр отвёл глаза, долго молчал, потом опять посмотрел на Веру, как будто говоря «и что теперь?», она усмехнулась и понизила голос:— Кстати, Даррен вам не друг.Он тоже усмехнулся и отвёл глаза:— Я никогда не обольщался по этому поводу. И вы не обольщайтесь. Он никому не друг.— Хорошо, что вы это понимаете.Он молча кивнул, с таким видом, как будто для него ничто не новость, но Вера видела, что ему неприятно об этом говорить. Изобразила невинный тон и добавила:— Просто, вы говорили, что доверяете ему. Я думала, может, вы ему верите.— Я понимаю, кто он и в чём его работа. Не волнуйтесь.— Хорошо, если так.«Если.»Министр посмотрел на часы, потом на небо, выглядело так, как будто он тянет время, выигрывая себе секунды на то, чтобы вытащить свой разум из потусторонних драконьих небес в человеческую реальность, где правят спецслужбы и большие деньги. Посмотрел на неё серьёзно и сказал:— Вера, я не позволю вас отдать цыньянцам, или кому угодно другому. Тогда я... попался, я не буду отрицать, это был прокол. Возможно, самый серьёзный в моей карьере. Но это не повторится. Я уже понял, кто чего от вас хочет, и не дам им возможности это сделать. Те меры, которые я предпринимаю, не веселья ради, они необходимы, именно по этой причине. В Оденсе своих нет, это столица, там каждый гребёт в свою сторону. И если я хочу, чтобы лодка плыла туда, куда надо мне, мне мало самому туда грести, мне нужно ещё и отобрать вёсла у тех, кто гребёт в противоположную сторону. И ваша такая сильная защита... я понимаю, что иногда это кажется чересчур. Но это не чересчур. Это ровно столько, сколько нужно. Потому что, если будет меньше, вас мгновенно уведут. Я точно знаю, кто, куда и за какие выгоды, у меня список желающих на пяти листах. И они обломаются все.— Аминь, — с улыбкой кивнула Вера, он усмехнулся:— Больше ничего не хотите сказать?— Я хочу Милку.Он посмотрел на неё с понимающей улыбкой, она качнула головой:— Это не каприз. То письмо, которое я получила, написано не вчера, ему две-три недели — это точно, информация о датах закреплена в файле, её нельзя убрать. И отправляла его не Милка, и после неё письмо редактировали. Там всё письмо — не её решение, а тех, кто принимает решения за неё. И они мне более свежую информацию решили не давать. Исходя из банальной логики — потому что решили, что мне эта информация не понравится. Ну или что-то даст, что они мне давать не хотят. А я хочу это получить, я хочу получить всё.— Понимаю вас всей душой. Я над этим работаю.— Я могу вам чем-нибудь помочь?Он посмотрел на неё с ласковой улыбкой, как на милое дитя, которое помогает толкать грузовик, но кивнул почти честно:— Если будет повод, я обращусь.Она показала лицом, что всё заметила и поняла, но разборки устраивать не будет, отвернулась и опять стала смотреть на пятнистое небо.Сыпучие барханы закончились, на твёрдом Бесу стало не интересно, поэтому он вспомнил про двуногих и решил развлекаться с их помощью, подкрадываясь сзади и дёргая их зубами за одежду. Министр пару раз поймал его за наглую морду и назвал нехорошим человеком, после чего Бес зашёл с другой стороны и сдёрнул с Вериной кобылы своё седло, оно упало в песок, Бес задрал хвост и весело упрыгал на безопасное расстояние. Министр поднял седло и закинул себе на плечо, с наигранной укоризной посмотрел на Веру, которая сдерживала смех из последних сил, сделал вид, что это норма его жизни и всё идёт по плану.Конь опять подкрался к нему сзади и попытался сдёрнуть седло, но министр уклонился и отпихнул наглую конскую морду, громко заявляя:— Отцепись!Конь возмущённо заржал, министр ответил:— Отстань, это моё седло, я тут конь, а ты козёл горный, иди лазь по деревьям дальше!Конь стал подлизываться и совать свою голову министру под руку, министр артистично возмущался:— Уйди! Ты хотел по барханам бесогонить — вперёд, вся пустыня твоя!Конь фыркнул, задрал нос и демонстративно медленно пошёл вперёд. Министр вдохнул поглубже и заявил на всю пустыню:— Говорил мне отец: «Не балуй ты свою скотину! Воспитаешь бестолочь, он сам на тебе ездить будет». И да не послушал я отца своего, и да воспитал я бестолочь. И да ездила бестолочь на мне, аки великий Старший Дракон на Огненной Колеснице!Конь торжественно свалился на бок прямо у них на пути, изображая что-то среднее между умирающим лебедем и котом, требующим чесать пузяку. Вера не выдержала и рассмеялась, министр посмотрел на неё, развёл руками, принимая всю реальность оптом, положил седло на Верину кобылу и шёпотом сказал:— Всё, один он уже набесогонился. Теперь надо вдвоём, иначе прогулка не считается, он будет дуться.Конь изобразил постанывающее требовательное ржание и стал грести копытами песок, не поднимаясь. Министр коротко свистнул, конь вскочил и бодро подбежал к нему, отряхнулся как собака и подставил бок. Министр лёгким движением запрыгнул ему на спину и сказал с заранее виноватой улыбкой:— Вера, на всякий случай. Что бы он ни делал — не пугайтесь, так было задумано.Конь в этот момент подскочил на всех четырёх вертикально вверх и крутанул задом как кошка, министр удержался не иначе как с божьей помощью. Конь приземлился и скаканул вбок, поддав копытами воображаемого врага сзади, ростом метра в два, а потом попрыгал зигзагами куда-то в горизонт. Министр смеялся и ловил его за гриву, Вера смотрела на это как на компьютерную графику, посмотрела на свою кобылу и сказала ей:— Они развлекаются, а нам с тобой два седла вези. Да?Кобыла не ответила, у неё вообще был какой-то блаженный вид, как будто её жизнь уже удалась.Бес устал довольно быстро, министр ещё какое-то время подурачился с ним, коротко хватая за загривок и уклоняясь от ответного укуса, конь психовал и пытался его поймать, но министр держался от него сбоку, а как только конь почти дотягивался, министр опирался на его спину и перепрыгивал на другую сторону, заставляя Беса поворачиваться теперь туда, а потом перепрыгивал обратно. Вера вспоминала все стенки и заборы в своей жизни, пытаясь примерно представить количество сил, которое ей понадобилось бы на такой прыжок, и количество прыжков, на которое её хватит. Оценила свою силу в лучшие времена как примерно десять-пятнадцать процентов силы министра. В этом не было ничего нового, вроде как, но это почему-то расстроило. Она вспомнила генерала Чена и его гимнастику в беседке, в очередной раз подумала, что надо тренироваться, потому что в этом мире быть слабой никак нельзя, никому, а ей особенно.После очередного прыжка и промаха Бес окончательно задолбался и стал от министра убегать, министр погонялся за ним какое-то время, потом сжалился и оставил в покое, подошёл к Вере, выпил воды, предложил ей. Пока она пила, он осматривался, Вера проследила за его взглядом, увидела на горизонте первые круглые палатки, к которым вёл уже достаточно хорошо различимый тракт. Когда она вернула флягу и сделала первый шаг в сторону палаток, министр придержал её за рукав и сказал:— Давайте здесь постоим.Она посмотрела на него вопросительно, он стал надевать седло на Беса, закончил, стал поправлять и сказал с таким видом, как будто это вообще не важно:— У меня есть вопрос.— Я вас слушаю.— Почему вы сказали, что Даррен мне не друг?— Вы же знаете.— Я знаю о себе. Я хочу услышать ваши причины. Откуда такие выводы у вас? Вы почти не знакомы, вы разговаривали от силы полчаса.— Мне хватило, — поморщилась она.— Это интуиция или ваша особая сила?Она нахмурилась ещё сильнее и сказала:— Если вы хотите факты, то подстава с островом — это то, после чего я лично человека выкинула бы пинком из своей жизни навсегда, без малейших сомнений. Друзья себя так не ведут, и никто нормальный себя так не ведёт, это подло. Прощать такое — это как будто признавать, что вы заслужили это свинское отношение и хотите получить его ещё раз. Потому что, если человек сделал это один раз и ему это сошло с рук, он будет делать так ещё. Я не знаю, может, у вас были причины какие-то его прощать, которые именно в тот момент работали, ваше дело. Но сейчас, когда я спросила, вы его слышали вообще? Этот тон: «Я поставил на то, что не вызовешь вообще, даже если будешь умирать, я в тебя верил» — нормально? Это «я в тебя верил» в переводе на человеческий означает «ты предсказуемо протупил, я от тебя большего и не ожидал». В нём высокомерия больше, чем его самого, он уверен, что он не человек, он — организация, он над всеми, он должен мыслить в масштабах не просто страны, а человечества. Он считает себя чуть ли не богом, верховным судьёй и десницей справедливости, имеющей абсолютное право делить людей на годных и негодных, карать и миловать. И вы для него — не сотрудник, не друг, не кто-то, на кого можно рассчитывать и с кем нужно считаться. Вы стихийное бедствие, которое можно использовать, если контролировать и манипулировать, но полагаться нельзя, и доверить что-то серьёзное нельзя, и считаться на равных уж точно нельзя, потому что вы не умеете работать в команде, вы псих-одиночка, верящий в собственную исключительность, который скорее сдохнет из-за неспособности строить партнёрские отношения, признавать ошибки и просить помощи, чем признает, что в мире есть что-то, что ему не по силам.— Вы тоже так считаете, — полуутвердительно усмехнулся министр, Вера поморщилась:— Я — нет. Но я познакомилась с вами, когда вам было тридцать, и я знаю о вас только то, что вы соизволили рассказать. А он знает всё. Представьте себя сорокалетнего, на месте серого кардинала, имеющего сотню агентов по всему миру и тихо дёргающего за ниточки марионетку на троне, и тут Барт такой — «привет, у меня есть команда из тридцати лично отобранных психов, они офигенные профессионалы, а сам я взрослый и ответственный лидер, давайте работать на равных».Министр покачал головой, тихо смеясь, Вера развела руками:— Вот. Даже если Барту будет тридцать и он изменится...— Барт никогда не изменится, — фыркнул министр, Вера вздохнула:— Не меняются только мёртвые. И этими словами вы полностью подтвердили то, что я сказала.Министр перестал веселиться, но ничего не ответил, Вера молча подождала, потом добавила ещё серьёзнее:— Вы никогда не будете относиться к Барту как в равному, даже если в тридцать он заведёт новых друзей, которые не будут о нём знать ничего, и составят собственное мнение с нуля, и в их глазах он будет сама надёжность, для вас он будет опасно-гениальным жизнерадостным придурком, который летает под окнами на доске по фану и не может решить вопрос с грёбаной дверной ручкой. Но. Даже зная о нём это всё, вы бы его так подставили с островом, как Даррен подставил вас?Министр молчал и поправлял упряжь, закончил с Бесом и занялся Вериной лошадью, но там тоже не осталось дел и ему пришлось посмотреть на Веру.— Вы хотите оставить меня без единственного человека, которому я сейчас доверяю из оденской верхушки?— Я не хочу, чтобы вас за дурака держали. Особенно если это делает ваш самый доверенный человек, это в сто раз обиднее. И не хочу, чтобы для вас стало сюрпризом, когда он вас разыграет втёмную ещё разок.Он не ответил. Вера помолчала и добавила:— Вы можете сохранить ваши с ним отношения такими как есть, просто для себя знать более полную картину, и использовать это в своих собственных целях. Если противник (или хитрожопый союзник) вас недооценивает — это прекрасно, не надо его разубеждать, играйте роль и дальше. А его однажды постигнет сюрприз, и он заплатит за свою слепость и недальновидность.— И я заплачу, да?На этот раз она отвела глаза и стала искать себе важное занятие на горизонте, но там ничего не было, кроме сине-фиолетового градиента неба, которое превращало весь мир в иллюзию, как будто они находятся в приватном кабинете виртуальной реальности, в которую не сочли нужным добавить объекты. Теперь министр молча ждал, Вере пришлось ответить:— Никто не умрёт девственником, жизнь поимеет всех.— Кто это сказал?— Музыкант, который перевернул мир музыки, поставив на вершину популярности стиль, который до него был причудой небольшой группы людей со странными вкусами. Он застрелился, написав в прощальной записке, что больше не испытывает кайфа от музыки, а без этого кайфа жить не видит смысла. Оставил жену, маленькую дочь и десяток бессмертных хитов, которых ваши уши не выдержат.Министр задрал нос и заявил:— Звучит как вызов. Включайте.Вера посмотрела на него с ироничной нежностью и прошептала:— Я, конечно, сказала, что надо поддерживать легенду, но не надо переигрывать, ладно?Он рассмеялся и сделал вид, что ему стыдно, Вера подняла ладони:— Я не против, чтобы вы на мне тренировались, но учитывайте, что я — сэнс, а Даррен — нет.— У него есть сэнсы.— Тогда постарайтесь устраивать шоу там, где он вас ими не проверит.— Я подумаю об этом.«Часы истины» на это заявление никак не отреагировали, но она была уверена, что он сказал это из вежливости, думать об этом он не собирался, и к её советам относился с той же высокомерной ироничной снисходительностью, с которой Даррен относился к нему самому, просто старался этого не показывать.
