Далёкий маячок её красной куртки мелькает среди деревьев. Или это только кажется ему? В глазах его плавают круги, клубами пепла летают чёрные точки; он задыхается и почти готов упасть в обморок. Но он не может позволить себе, о Господи, только не теперь. Потому что она где-то там, а он здесь, а между ними это.
…Деревья, и голые ветви, и серый свет. Только бы не упасть. Он спешит, пытаясь не обращать внимания на свою боль. Где же ты? Где ты?
…Это не должно приблизиться к ней, догнать её. Он должен догнать первым.
Иначе ни у кого из них нет шанса.
Иногда только думаешь, что проснулся.
Олег лежал на ребристой скамейке, и ему снилось, что он лежит на чем-то жёстком и неудобном, и спина его затекла, и он слышит непонятный, но удаляющийся гул, странную низкую вибрацию, и пытается проснуться, чтобы разобраться во всем этом. Он открыл глаза и приподнял голову, осознав при этом слабость во всем организме. Попытался подняться на локтях и понял, что не в силах сделать это. Рук он вообще не чувствовал. Вернее, не так: он ведь совершал ими какие-то движения и знал об этом, но это было похоже на то, как если бы он взмахнул резиновыми шлангами вместо рук. Отлежал, мать их… Он повертел головой, сонно моргая. Веки были тяжелыми. Неимоверно трудно держать глаза открытыми. Но ноги!.. С ногами, похоже, та же песня, что и с руками- их словно бы и не было. Становилось страшно. Олег попытался посмотреть вокруг. Взгляд никак не фокусировался, съезжал к переносице, но он различил огни над собой, убегающие куда-то в сторону, за пределы поля зрения. Ему показалось отчего-то, что это лампы – где? в цехе? В каком, к черту, цехе? Страх рос, вздымался волной, страх от ирреальности всего происходящего. Он махнул перед собой руками, этими неподатливыми шлангами и не увидел их. Всё было неправильно, странно. Сосредоточившись, он поднёс раскрытые ладони к самым глазам… но продолжал видеть огни. Вот тут его захлестнул настоящий ужас. Дикий, нечеловеческий. И он заорал. Даже завыл… И вдруг выдрался из сна. Как из омута, взаправду. В голове ещё звучал отголосок собственного воя, но он отлетал, как и кошмарный сон, в котором только что был и откуда… да, спасся. Пожалуй, в реальность этот крик так и не прорвался. А я прорвался, сказал себе Олег, чувствуя, как гулко, страшно колотится сердце. Дышал он так же трудно, всё тело похолодело от испарины, но Олег испытал ни на что не похожее облегчение. Потому что ощущение того, что его засасывает этот тёмный, грозный кошмар было до того всеобъемлющим.
– Ух, ты… – прошептал он, проведя влажной – настоящей и послушной – ладонью по мокрому же лицу. Рука дрожала. – Ух, ты… Вот это сон…