Вот если взять сразу несколько самых ярких красок, прямо в банках с их широкими, похожими на гортань отверстиями, и разом, внезапно, разжавшейся пружиной, ливнем снизу вверх! Лишь на долю процентов будет это похоже на то, что происходило в диком танце двух обнаженных фигур прямо здесь, прямо на кухне, под ритмы сменяющего друг друга рок-н-ролла. Быстрого, ритмичного.
Нагие тела, извиваясь, предавались этой бесшабашной агонии. Со стороны это походило на костёр из красок, где языки пламени вздымались то вверх, то вниз, изредка даже припадая к полу.
Ломаясь толстым катоном со складками высохших мышц руки их то скрещивались, то разлетались в разные стороны. Шлепки босых ног вторили такту, входили с ним в ритмическую связь, резонировали, становились громче, напористее. Музыка проникла внутрь и уже была неотъемлемой частью сознания.
Видя под собой только мелькающие пальцы ног с красным лаком, всё сильнее они вбивали дурость в пол. Всё сильнее били стопы и пятки в деревянные доски, уже не шлёпая, а гудя, сравни по силе, в головах их, с громкостью самолёта.
Реальность и время перестали существовать.
Вы не предполагаете, на что способно это высокое чувство любви. Это именно то чувство, оно истерикалось и радовалось, что нашло новое тело. И поселилась в нём навсегда.
Песня закончилась, но тишина не наступила. Гул в головах продолжался. Шум кружил голову.
Сестра подошла к сестре и, обхватив её за пояс, смотрела глаза в глаза.
Вдыхая воздух сестры, спросила:
– Что, чем опять от тебя пахнет?
Она улыбалась, скалилась и выдыхала горячий воздух в лицо сестре.
Даже не делая вид, что принюхивается, но не нашла что ответить.
– Мне нравится, – продолжила она, – ещё хочу, – и впилась в шею, громко вдыхая. Жадно вдыхая, ещё и ещё.
– Что это, – переспросила она ещё раз?
Обняв в ответ сестру, та призналась:
– Когда принимала ванну, – и кокетливо засмеялась.
Лицо её было уже в тисках второй руки. Сильные, худые, сдавливали скулы, не позволяя голове шевелиться.
– Помочилась в неё? – с трепетом уточняла сестра.
Дыхание учащалось и становилось горячее.
– Да! – и с восторгом придала лицо сестры своими руками сильнее к своей шее.
– Никто, – заговорила сестра, вдыхающая аромат, – никто не поймёт тебя. Никогда не поймёт, – её голос вдруг стал ниже и чуть походил на мужской, но плохо сыгранный бас, – кроме меня!
Обе сестры рассмеялись в полный голос грубым, зубастым оскалом.
