ГЛАВА 1. Крушение
Всё пропало.
Не «что-то пошло не так», не «надо будет объясниться», а именно — пропало, с тем неприятным, окончательным привкусом, который обычно бывает у скандалов, о которых говорят не шёпотом, а вслух и с удовольствием. Я поняла это в тот момент, когда развернула листовку. Я ещё не дочитала до конца, но уже знала: эту бумагу держу в руках не только я.
Печать была безупречной. Плотная кремовая бумага, изящный шрифт, аккуратные поля, ни одного кривого отступа — так выглядят вещи, которые создают не для того, чтобы выбросить, а для того, чтобы сохранить, перечитать и передать дальше. Я скользнула взглядом по первым строкам и почувствовала, как у меня холодеют пальцы.
«В минувшую пятницу одна весьма примечательная особа, чьё имя ныне не сходит с уст почтенной публики, была замечена в обстоятельствах, которые вряд ли можно назвать безупречными…»
Чуть ниже:
«Любопытно, насколько строго мы должны судить добродетель тех, кто готовится занять столь высокое положение, если их вечерние прогулки вызывают больше вопросов, чем ответов?»
И ещё, почти ласково:
«Впрочем, каждый вправе решить сам, достойна ли эта молодая дама того доверия, которое ей уже оказано».
Я аккуратно сложила листовку, словно от этого слова на ней могли стать менее ядовитыми, и только потом позволила себе выдохнуть. Почта в тот день пришла обычной стопкой — приглашения, счета от портнихи, образцы тканей, письма с поздравлениями по случаю помолвки. И эта листовка, затесавшаяся между ними так ловко, будто ей там самое место.
Её доставили нам вместе с утренней корреспонденцией. Не тайком, не украдкой, а открыто и официально. Значит, получали её не только мы. Значит, прямо сейчас такие же аккуратные кремовые листы лежали на столиках в сотнях гостиных по всей столице, и дамы с идеально воспитанным выражением лица делали вид, что читают их впервые, хотя на самом деле уже успели обсудить каждую строчку.
Я была Гертрудой Люхтенберг. Труди — для тех, кто знал меня достаточно близко. Двадцати лет от роду, с волнистыми каштановыми волосами и зелёными глазами, с фигурой, которую никогда не называли изящной, и с репутацией девушки, о которой ещё совсем недавно не стоило писать вообще ничего. Я дебютировала два года назад, пережила два брачных сезона без единого предложения и уже почти смирилась с мыслью, что моё имя так и останется в списках «милых, но незаметных».
Теперь же это имя печатали красивым шрифтом, пусть и не называя прямо. Потому что нужды в этом не было.
Я была официальной невестой наследника престола. И именно это делало каждое слово в листовке особенно опасным.
