Как все случилось, Этель не поняла. Пошла на рынок, улыбнулась вернувшимся морякам, набрала спелых слив у местных торговцев, а потом что-то ударило по вискам, и… темнота. Будто сознание ушло тотчас, в груди вспыхнул жар, ноги подкосились, и она полетела на неровную брусчатку.
Чьи-то сильные руки схватили ее под мышки, поволокли по пыльным улицам Эшгета, но она не видела, куда. И даже не в силах была видеть: что-то тяжелое тянуло голову к груди, плечи ломило от грубого хвата, и тяжелое дыхание, смешиваясь с пылающим жаром, тисками сдавливало шею.
А потом мрак. Словно веки противились открыться и видеть то, что с ней стало. Незаслуженно, слишком странно, неправильно – она не должна была здесь оказаться! Но как бы то ни было, вот уже четвертые сутки Этель пыталась свыкнуться с ролью узницы имперской темницы Эшгета.
– Эй! – Она дернула ржавую решетку, и темный коридор наполнился противным лязгом. Одинокий факел дрогнул от ее движений. – Кто-нибудь есть?
В этом месте несла патруль имперская стража. Потоки воздуха по телу от резких, но регулярных перемещений сначала заставляли ее вздрагивать; скрежет зубов от холода и безнадеги, прикосновения к колючим решеткам скручивали нутро до костей. Голова кружилась. Затем первая дрожь прошла, перестало пугать равнодушие стен, и Этель начало казаться, что если приспособиться, то не так уж здесь дурно. Но и эти мысли снова сменились страхом, когда вместо привычных стонов заключенных и криков стражников, вдоль стен начал струиться шепот. Никто не заглядывал в темницу, и в последние дни здесь стало до отчаянья тихо. И пустой желудок вторил беспокойным мыслям жалобным урчанием.
– Замри, – раздалось слева, – и не кричи, девочка. Дай послушать… дай услышать. Наконец-то мы можем… слышать.
Шелестящий голос проскользил где-то возле самого угла камеры и потух так же быстро, как возник. Даже эхо не задержалось в сырых сводах имперской тюрьмы.
Этель отошла от решетки. В необъятной тишине эти слова казались зловещим шипением. Однажды она слышала смерть: когда крик в другом конце коридора сменился хрипом, а затем, цепляясь за тяжелые капли воздуха, растворился в неуверенном кашле.
После этого ругались стражники, выносили тело пленника, а пожилые рабыни, лязгая кандалами, вытирали кровавые следы на каменном полу.
Но Этель не знала, кто еще был заключен здесь. Скорее всего, за стеной находился змеелюд, а, может быть, и вовсе она теперь осталась одна среди змей. И с ней говорил чужой шепот.
– Эй? Кто ты? – Этель присела и также тихо произнесла в ответ. – Ты что-то слышал?
