Ах, Марго, я немного завидую
Всем беспечным твоим друзьям:
Ты своею сердечною силою
Их питаешь день ото дня.
Я с тобой видел нового Мастера -
Быстрый сделала круг душа.
Только знаю, что с ним редко счастлива,
Хотя явно он бог для тебя.
Ах, Марго, я когда-то учил тебя
Не просить ничего у других,
Я не зря говорил,
Я ведь чувствовал:
Тот, кто просит -
Он просто погиб.
Со страниц я подумать просил…
Но ты жизни молила для Мастера-бога,
И я внял, я портал тот открыл.
Что ж? Он выжил, вернулся, любил
И чуть-чуть тебя не убил.
Ох, Марго, я ведь говорил!
И теперь подниматься с колен,
День за днём лечить свою душу,
Раздавая кусочки другим,
И лелеять его образ-дым.
О, Марго, может ну его к чёрту?
Вот твоя незабвенная щётка,
Кони ждут на опушке,
Гром последние слёзы озвучит,
Собирайся – нас ждёт новый мир.
Мой Мессир, я по-прежнему помню вас,
И особенно – ваши слова,
Мне приятно, что Вы ещё помните,
Что по- прежнему Вам дорога.
Да, Вы правы – ошиблась я с Мастером,
Но душой не кривила ничуть,
Это греет меня и радует,
Но любовь не даёт мне вздохнуть.
Я забыла простую истину –
Жизнь одна и Любовь одна,
Повторять это просто немыслимо,
Но не слушает птица- душа.
Она хочет сказки непризнанной
(раз из Тихого Дома нас вырвали,
и отправили вновь сюда),
Она жаждет для горя конца.
Милый, добрый Мессир, помогите мне,
Помогите его разлюбить –
Если можете – в столб обратите,
Я уже не умею жить:
Мне летать уже слишком поздно,
Да и кони уже ни к чему.
Воланд, Воланд, прости, слишком поздно.
Я уже ничего не могу.
Просто послушай(ответ Воланда)
Ты знаешь, что могу я подарить
Израненной твоей больной душе,
Я знаю, каково от боли выть
Марго, я проходил это вдвойне!
Я знаю: трудно встать, пойти вперёд,
Особенно, когда никто не ждёт,
Когда ты сброшен вниз,
Далёк твой Бог.
Но здесь есть путь, и есть другой исход.
Марго, ты в этой боли не одна,
Я помогу ожить, ожить сполна!
Пускай смешно услышать это от того,
Кому быть Отцом Лжи и Тьмы заветом суждено.
Марго…
Моя Марго…
В доме Мессира всегда было тихо.
Ну, если не считать предбальной суеты или облав правоохранительных органов. Облавам Бегемот всегда радовался, как ребёнок. А может, он и был ребёнком, кто скажет точный его возраст, и нужны ли возрастные отметки тому, кто не стареет, тому, кто всегда в свите?
Но нынешняя тишина отличалась от обычной, спокойно-размеренной тишины, прерываемой лишь отчётами Азазелло, короткими стычками между оным и котом, хитрыми выдумками Фагота, ненавязчивым присутствием Геллы и её уборок.
Что бы ни происходило, это никак не нарушало общего покоя квартиры, где обреталась свита вместе с Мессиром. В этот раз молчание стен и их главного обитателя было слишком гулким, нервотрёпным. Такое молчание наступает, когда неумелая рука опускается на клавиши органа, мучает древний инструмент, а потом, в приступе ярости, что не прозвучала гениальная мелодия, обрушивает удары молотка на последний. Звенящее молчание переломанной, оборванной музыки.
