Сочную зелень листвы тронуло яркое золото. Зажглись переспелым багрянцем наливные гроздья плодов и ягод, небо, даже в самые ясные дни, сделалось бледнее, будто бы ещё выше, а земля по утрам сыро блестела от схватившей её за ночь ледяной росы. Теперь, до восхода и после заката солнца, улицы, дома, леса, сады, парки и даже мосты над потемневшим заливом Грат-Эскапьён, сковывало острой, колючей, зябкой свежестью.
И сидеть бы, пережидать такую свежесть, нежась в тепле и уюте, поглядывая на утренние или – тем паче – вечерние сумерки из освещённого высокого окна, обниматься да пить пряный чай вдвоём не торопясь, без суеты… но нет! Дела зовут, обязанности не терпят, а особенно обязанности придворные.
А весь императорский двор, все самые высокие чины, все приближённые, доверенные, угодные и причастные, льстивые и услужливые, с самого рассвета этого дня единой, громкой, звенящей толпой выехали в лесные угодья близ цитадели Цере де Сор для пышной праздничной охоты. Торжественный выезд этот со всеми почестями и правилами высочайшего придворного этикета, посвящался Её Императорскому Высочеству, могущественной и не по годам мудрой волшебнице, Госпоже Миррэтрис, что вместе с приближенными и своим отрядом Посвящённых вернулась из Палессы, после разрешения дела государственной важности. Иначе как «триумфальным» это возвращение придворные не называли, и поминутно славили и прекрасную Госпожу, и всех великих архадов, столь хорошо её воспитавших, и самого Создателя и его Богов-хранителей за то, что, видно, благословили дело установления мира.
Старшие архады, все как один, чинно, со статью держась в седле, принимали эти восхваления и благодарности ровно, вежливо, с присущей им отстранённой благожелательностью. Сама Госпожа Миррэтрис, как всегда, немного более участливо отвечала на хвалебные речи подданных и знати, а над Императором, то и дело находящим повод поцеловать ей руку, мило подшучивала.
Даанель Тэрен, преисполненный восхищения с той самой ночи на корабле, когда состоялся их с прекрасной волшебницей разговор по душам, не мог – да и не хотел – отвести от своей Госпожи взгляда. Она – сама красота, стремительность, грация, само желание – обжигающее, глубокое, полное восторга и жаркой страсти. Как красив её пурпурный, расшитый золотом охотничий костюм, подчёркивающий стройную фигуру, как она держится в седле, как она подгоняет, подхлёстывает своего поджарого жеребца в парадной сбруе!.. Менестрель поймал себя на том, что едва ли не завидует породистому скакуну, на котором восседает сейчас его Госпожа.
