Когда кто-то говорит, что в его жизни мало радости, я вспоминаю бабушку. Будучи дворянкой, а как называла ее моя мать: «Белой костью», она выжила в лагерях, а вернувшись, не потеряла любви к близким, доверия к друзьям и какого-то особенного внутреннего огня. И чего бы не случилось, я знала, что выход есть всегда. И причины для радости тоже есть всегда. Главное – быть человеком.
Отец мой был мягким, добрым, но умер слишком рано, чтобы я помнила его с какой-то другой стороны. А вот мама… она была со мной всегда, если не считать последние мои двадцать лет жизни. Но это не то место, где надо выдохнуть, потому что мама у всех ассоциируется с чем-то прекрасным. Для мамы я была обузой. Я же просто умела смотреть на все глазами моей бабушки.
– И чего страшного, если девочка будет поступать в институт культуры? Для нее же откроются прекрасные пути! – не сдавалась моя бабушка Лидия Генриховна, отстаивая мое желание окончить школу и продолжить учебу.
– Учебу на заводе, знаете ли, тоже выбить было непросто. Девка от рук отобьется в этих ваших университе-етах, – вопила в ответ моя мать, краснея лицом все сильнее и сильнее.
Если бы не вся гадость этой ситуации, то она была бы смешной: тонкая, как иголка, с гладко зачесанными волосами, поднятыми бровями, но культурно изъясняющаяся бабушка и растрепанная, пухлая, коренастая, рыжеволосая не от природы, а от хны мать.
Эти две любимые мною женщины, словно две собаки разных пород, встретившиеся на улице, готовы были вцепиться друг другу в волосы.
– Ладно, как скажешь, мамуль, – я решила, что университет меня подождет. Получу эти «корочки» крановщицы, а там… как сложится.
– Нет, не стоит тратить время на эту ничтож… – но бабушка не закончила, потому что мама выдохнула и присев на сундук, стоящий у печи, завыла белугой:
– И за что мне все это? И так народ косо смотрит, и так все на себе тащу, как проклятая. А ведь мне всего ничего и чего-ооо, – заливалась мать. А я не могла не подойти и не обнять ее.
– Мамочка, ну не реви, ну же, я ведь сказала, что пойду, – я гладила ее мокрое от слез лицо, собирала волосы под гребенку и продолжала целовать ее в лоб, прижимая к себе.
– Если бы Борис хоть намекнул, что такое сродство имеет, ни в жисть бы за его не пошла! – этой тирадой в адрес умершего давно моего отца всегда заканчивались все скандалы в нашем доме. Мне было жаль бабушку, но только молча мы могли прекратить ее истерику. – Кабы был хоть сынок, то робил бы щас, как мужик. А чо толку от девки, коли дома больше ни отца, ни брата ей нету-ууу? – она продолжала выть, я продолжала ее обнимать, а бабушка уже бренчала ковшом в кадке с водой.
