Великий Зал Славы клана Алых Облаков был усыпан фресками, воспевающими подвиги Лин Цзуна. Самая грандиозная из них занимала всю восточную стену и изображала кульминацию Битвы за Ущелье Багровых Теней.
Лин Цзун стоял на вершине оплавленных скал, один против моря доспехов и сверкающих клинков клана Чёрного Когтя. Его формация1 «Пламенеющие Небеса» светилась вокруг него живым барьером. Это была не просто стена огня, а сплетенные воедино воля и ци мастера, достигшего пика Золотого Ядра. Алые руны парили в раскаленном воздухе, каждая – сконцентрированный взрыв, разрывающий ряды врагов. От жара плавилась каменная порода, а воздух дрожал, искажая очертания сражающихся.
Семь дней и ночей он был сердцем и душой этой бури, неподвижным стержнем в хаосе битвы. Он отсекал атаки вражеских заклинателей, отражал тучи отравленных стрел, его дух парил над полем боя, координируя действия его соратников. А в конце он сошёлся в поединке с Мастером Чёрного Когтя.
Именно в тот миг, когда клинок Лин Цзуна, «Алый Рассвет», пронзил защиту противника, поверженный Мастер, собрав остатки своей ци, выпустил её в виде копья из чистой тьмы. Лин Цзун принял удар на себя, вобрав в своё Золотое Ядро враждебную энергию, чтобы та не поразила людей его клана. Он сдержал её, усмирил и запечатал внутри себя ценою невероятных страданий.
Но практически никто не знал, что Лин Цзун не уничтожил эту энергию. В Запретной Библиотеке его дневник хранил истину.
«…это не просто энергия. В ней есть осознанность. Древняя, как сам мир, холодная и голодная. Она говорит со мной. Она показывает пути силы, о которых я не смел и мечтать…».
«Я думал, что запечатал угрозу для клана, но я ошибся! И в итоге лишь принёс её в нашу кровь…».
Последняя запись гласила:
«Она не умрёт со мной, а будет спать в нашей крови, передаваясь из поколения в поколение, пока не найдёт того, в ком пробудится в полную силу. Того, чья душа станет для неё совершенными вратами. Я обрёк своих потомков. Простите».
Лишь спустя пять поколений, Проклятие пробудилось. Оно проявилось не в воине, не в могущественном мастере, а в хрупкой девочке с глазами цвета тёмного мёда – Лин Мэй.
Пять лет. Именно столько было девочке, когда безобидная детская ссора из-за нефритовой флейты обернулась первым кошмаром. Мальчик, будучи старше и сильнее, отобрал инструмент и толкнул её. Вспышка ярости, острая, как стекло, пронзила её – и мир погрузился в багровую пелену.
Воздух в покоях замер, а затем с гулким хлопком схлопнулся. Игрушечная флейта в руках мальчика почернела и рассыпалась в прах. Сам он с тихим стоном рухнул на пол, бледный, с носовым кровотечением, его собственная ци
