>Моей Катеньке.
Повесть
Не ищите в этой книге себя. Все описанное здесь – вымысел. Любое сходство – случайно.
От Первой речки вновь пройдет трамвай –
До Лиссабона,
Садись со мной и доставай,
Бутылку старого бурбона
В окне мерцают города
Янтарным льдом забвенья,
И дождь по крыше, как всегда,
В день твоего рождения
Ты – вера дней,
Тебя, как океана, не бывает много,
Я – юный менестрель,
Поющий за стеной кирпичного острога
И пухом тополей усыпана дорога…
А вечер мира разрывал
Усталый камертон колес,
По рельсам, ржавым от небесных слёз,
И на палитре остался только белый шум, да алый холст,
Да раскаленный воск по желтой свечке,
От Лиссабона отправляется трамвай –
До Первой речки.
I
Только вчера его перевели из реанимации в палату интенсивной терапии. Он очнулся в полдень, когда комнату безжалостно заливал белый свет, и плывущие перед глазами квадраты стен были ослепительны, как декабрьский снег. Две медсестры зашли в палату – одна из них пошла к нему, менять капельницу. «Ангелы, – подумал он, – не должно, не может быть так», – захотел пошевелиться, но не смог. «Какой странный сон. Пить. Как же хочется пить», – и отключился.
Второй раз Борис пришел в себя на утро следующего дня. Он что-то припоминал: дурманящий аромат магнолии, бабочки жадно пьют нектар первых цветов, крутые склоны усыпаны дикоросами – поднимаешься все выше, выше, по узким тропам. Рут ушла вперед – ей тут все знакомо. «Ну давай же, скорее!» – зовет Рут. Она хочет уйти подальше и предаться любви. Рут молода и встречается с ним, тридцатидевятилетним доцентом школы музыки в японском Киото. Не то, чтобы он красив – Рут привлекает в нем совсем не это: в голове у неё один лишь Бетховен, а Борис – тот человек, который может рассказать ей про него все! И сегодня ночью она обнимала его чресла ногами, как свою виолончель, и, наверняка, кульминация в ее голове была ми-бемоль мажорной, как в первой части «Героической» симфонии: валторны – раструбы вверх, дубль штрих струнных… «Сейчас, иду, иду!» – кричит он ей. Тропинка тянется вдоль обрыва, он ускоряет шаг, камень предательски вылетает из-под подошвы – он оступается и летит в пропасть.
Врач, сухой, маленький японец, ходит по палате и осматривает больных.
– Как вы себя чувствуете, Борис? – спрашивает доктор, когда очередь доходит до него.
– Не чувствую рук и ног.
– Они на месте. Вас собрали по частям.
– Чувствительность восстановится?
– Сейчас не могу вам ничего обещать. Мы сделаем все, что от нас зависит, – говорит он и слабо улыбается.
Рут пришла вечером, с букетом камелий, и поставила их в стеклянную вазу с водой. Она плакала, потом успокоилась – села на кровать и долго смотрела на своего парализованного любовника. Она бросила его на сорок девятый день, когда коллега принес ему матрас от пролежней. Матрас был весь из небольших секций, которые надувались поочередно электрическим насосом. Когда одна часть надувалась, другая обязательно сдувалась и издавала звук, знакомый тем несчастным, кому приходилось ходить по трупам.
