Марк Фабиус почти весь вечер говорил с какой-то девушкой — красивой большеглазой брюнеткой. Она разглядывала окружающих равнодушно, но изредка в ее взоре проскальзывало нечто холодное, выдающее в ней… что? Я не понимал. И все же она привлекала внимание каким-то неуловимым отличием от остальных.
На какую-то секунду ее взгляд остановился на мне. Наши глаза встретились. Она смотрела на меня совсем не так, как женщины на улицах города, но все же я заметил то самое вожделение — и что-то еще. Она снова отвернулась к Марку Фабиусу, словно и не видела меня. Все это произошло за один короткий миг и, конечно, она вела себя так, как и подобает благородной патрицианке. Но все же, несмотря на ее показное равнодушие, я был уверен, что она меня заметила. А чуть позже убедился в этом лично.
Когда я, в очередной раз сгрузив на кухне грязную посуду, возвращался в пиршественный зал, эта девушка вдруг преградила мне путь. Схватив за руку, она без слов потянула меня за собой.
— Госпожа, куда мы идем?
Она не ответила, а я не решился сопротивляться. Слабый свет жаровен скользил по ее молочно-белой коже, светился в складках столы из драгоценного виссона. По одежде девушки можно было понять, что она принадлежит к одному из старейших и знатнейших родов Рима. Ее чернильно-черные волосы были уложены в аккуратный строгий пучок на затылке, в ушах покачивались серьги с крупными изумрудами. Мы миновали атриум и вышли в небольшой внутренний дворик. Здесь никого не было. Девушка увлекла меня за жасминовый куст и, повернувшись, взглянула прямо в глаза.
— Как тебя зовут?
— Мариус, — твердо ответил я.
Она вдруг приподнялась на цыпочки и, обвив мою шею руками, коснулась губами моих губ.
— Мариус, — прошептала она. — Мариус!
Я слабо попытался ее отстранить и промямлил вдруг осипшим голосом:
— Госпожа, меня накажут!
— Ничего, потерпишь, — проворковала она мне на ухо, и я, забыв обо всем, крепко обхватил ее за талию и прижал к себе.
Кровь стучала в висках с такой силой, что я ничего не слышал. Она же вцепилась в мои плечи, пробежала пальцами по слегка выступающим мышцам и, восхищенно вздохнув, откинула голову назад.
— Целуй меня! — приказала она.
Я скорее прочел это по губам, чем услышал, но ждать второго приглашения не стал. Поцелуй, обжигающий, нетерпеливый, длился всего секунду, а потом она выпуталась из моих объятий и шагнула назад.
— Венера — твоя мать, Мариус. По тебе это сразу видно.
Она медленно спустила с плеча фибулу и, чувственно прикусив губу, приоткрыла часть пышной груди. Я чуть было не застонал от накрывшего меня вожделения и, снова сжав ее в объятиях, притиснул к стенке кладовки.
