«Даже ключ, выкованный из тьмы, может выбрать – открыть дверь или сломаться в тишине.»
Тени Дренора были длинными и голодными, словно клыки древнего зверя, впивающиеся в плоть мира. Здесь, среди пепельных ущелий и неба, пропитанного дымом вечных битв, рождались те, чьи первые крики сливались с рёвом боевых горнов. Гром’тар, орк с кожей цвета окаменевшей крови, появился на свет не в колыбели, а в кольце обсидиановых клинков, под хриплый гимн шаманов, возвещающих: «Ты – воин. Ты – кровь. Ты – топор в руках Орды».Его детство растворилось в уроках ярости. Юность сгорела в пламени тренировочных костров, где мальчиков бросали в бой друг с другом, чтобы выжил не самый сильный, а самый жадный – тот, кто чувствовал вкус битвы на корне языка, как специю, от которой темнеет в глазах. Гром’тар вырос, впитывая запах пота, металла и гниющих ран, его сердце билось в такт барабанам войны. Он рубил людей, эльфов, даже своих – когда приказы Старейшин звенели в его черепе, как жужжание проклятых ос.
Но в тот день, когда небо над долиной Ашрана разорвали крики валькирий, а земля захлебнулась кровью Альянса и Орды, Гром’тар увидел. Сквозь хаос сражения, сквозь рёв мамонтов и вой стрел, его взгляд зацепился за трещину в скале – узкий проход, чьи очертания пульсировали, словно живая рана. Пещера. Нет, не пещера – пасть. Она зияла в стороне от поля боя, неприметная, но внезапно… знакомая. Как сон, который он забыл, едва проснувшись.
Внутри что-то шептало. Не голос, а шелест – будто кости, скребущие изнанку реальности. И Гром’тар, орк, для которого честь была тяжелее лат, а долг – единственной правдой, дрогнул. Его ноги, привыкшие рваться в атаку, понесли его прочь от боя. Прочь от братьев. К трещине. К шепоту.
Первый шаг в пещеру пахнул гниющим мхом и медью. Воздух сгустился, превратившись в слизь, обволакивающую лёгкие. Гром’тар ощутил, как талисманы на его поясе – когти ворга, зуб гронна – начали вибрировать, словно испугались. Но отступать было поздно.
Где-то в глубине, в рваных тенях, мерцало оно. То, что ждало его с момента первого удара сердца. То, что знало его имя ещё до того, как шаман вырезал его на кости предка.
Пещера дышала. Стенки, покрытые бирюзовой плесенью, сжимались и разжимались, как гортань спящего дракона. Гром’тар шёл, ощущая под босыми ступнями не камень, а что-то теплое, пульсирующее. Талисманы на его поясе теперь жгли кожу, но сбросить их значило предать предков. Шёпот нарастал, превращаясь в гул – голоса мертвых? Демонов? Или тех, кто стал чем-то большим, провалившись в щели между мирами?
