Каждое стеганое утро каждого дремучего понедельника начиналось не с рекламной чашки кофе, на которую никогда не было времени, а с мучительных размышлений о том, что он находится не на своем месте и занимается не тем, чем следовало бы. Его родители, в прошлом убежденные марксисты, назвали сына в соответствии со своими политическими убеждениями, махнув рукой на свою совсем не карл-марксовскую фамилию.
Так он стал Карлом Дубининым. К сожалению, к моменту получения им заветной корочки факультета журналистики диалектический материализм окончательно утратил актуальность, и теперь тридцатилетний сотрудник банальной желтой газетенки с завидной периодичностью задумывался о том, чтобы взять себе псевдоним. Что-нибудь типа Vassil Terk-in или Карлито Марксoff вполне устроило бы его. Правда, когда он однажды заикнулся об этом во время семейного ужина, родители его, мягко говоря, не поняли.
– Ты что, стыдишься своего имени? Зачем тебе псевдоним? – округлила глаза мать, а отец молча поднялся из-за стола и вышел в соседнюю комнату, откуда еще долго раздавалось его негодующее кряхтение и покашливание.
Так что, видно, ему на роду было написано оставаться Карлом Дубининым. Пусть так. Правда, с такими позывными не светило стать не то чтобы главным редактором – и отдел-то вряд ли доверят.
«О каком отделе ты говоришь, парень? – Карл мысленно дал себе превентивного пинка. – Ты пишешь о выживших из ума старухах, от которых, кроме «А вот в годы моей юности такой срамоты-то не было», ничего не услышишь. Хотя кому-то это интересно, конечно».
– Так, Дубинин. – Главред всегда читал с листа, не глядя на своих подчиненных. Его лысина сегодня блестела ярче обычного, и сотрудники редакции с трудом сдерживались, чтобы не отпустить по этому поводу какую-нибудь шуточку. – С тебя материал о Марии Степановне.
– Это та, которая звонила на днях? Каг’тавая? – не слишком похоже передразнил Карл недавнюю собеседницу.
– Она самая. И она не картавая, кстати, у нее просто потрясающее грассирование.
– А можно… э-э-э… Может быть, кто-то другой напишет о ней? – Несчастный журналист с надеждой взглянул на симпатичную коллегу, которая сидела справа от него и увлеченно жевала карандаш. – А я бы написал о забастовке нефтяников. Какая-то ротация ведь должна быть.
– У меня уже все готово, шесть тысяч знаков, могу выслать через полчаса вычитанный текст, – безапелляционным тоном заявила девица, не вынимая инструмента творчества изо рта.
