Смерть. Сколько смысла вложено в это слово, но толком так никто и не ведает, что это такое…
Состояние утреннего дурмана ощущалось особо остро, пробуждая желание уснуть вновь и навечно.
«Боооже… с какого перепугу вчера ужрался?» – вяло зашевелилась мысль в голове Овечкина. В несчастную – будто вбили штырь. Собравшись с духом, он отогнул край шапки и коснулся кончиком пальца ноющей точки. Боль прошила нестерпимой стрелой. Словно лопнул нарыв, гулом тысячи колоколов, запечатав уши. Кряхтя и охая мужчина открыл глаза.
Явь ошарашила… Вначале он заподозрил, что продолжает спать. Огляделся, копнул ногой ржавый песок. Сердце заколотилось в кадыке, готовое вырваться наружу стоило открыть рот. Овечкин непроизвольно сглотнул слюну. Колючий холодок пробежался по телу. Такого панического безобразия с ним не приключалось! В довесок к жути, чувствовал, что кто-то сидит внутри хворого черепка и настойчиво велит идти вперёд.
Овечкин, обречённо вздохнул и сделал неуверенный шаг. Боясь по-прежнему тряхнуть головой, не отнимая от земли взгляда, побрёл неизвестно куда. Он плелся, оставляя после себя пелену едко-красной пыли.
Вскоре упёрся во что-то лбом. Пободал препятствие. Тишина. Тогда соизволил окинуть похмельным взглядом помеху.
– Охии-реть и не встать! – вырвалось из мужского многострадального существа.
Ох уж это любопытство… заставит и мёртвого подняться. Вот и Овечкин, превозмогая телесную слабость, обошёл по кругу одиноко торчавшую в бескрайней степи дверь.
«Во блин, на чём дура держится?» – возник вопрос, намекающий, что если дверь – надо постучать. Сдвинув на лоб шапку, положил костлявый палец на кнопку звонка в виде сучка.
За мелодичным перезвоном раздался голос:
– Кто там? – спросил бодрый тенор.
Овечкин от изумления икнул, вновь сглотнул остатки драгоценной слюны, сделав шаг назад, замер в ожидании…
Ничего не происходило…
Пассивность утомила быстро, уступив место раздражённой пытливости. Овечкин обогнул дверь ещё разок и, вновь нажал на сучок.
– Кто там? – повторили за дверью вопрос.
– Ну и делааа… – протянул мужчина и нерешительно отозвался:
– Это я, стало быть, дворник…
– Заходи, Овечкин Варфоломей Сидорович.
От услышанного подкосились ноги. Сидорович сел на то, на чём стоял, то есть на Землю-Матушку. Вмиг обдало жаром. Выступившие на лбу крупные капли усилили жажду. Перед глазами проплыл мираж ведра, наполненного до краёв искрящимся пивом. Дрожащие руки предательски потянулись к соблазну, но заскрипела дверь…
Она неспешно отворилась… высвободив поток мягкого и уютного света. Овечкину показалось, что там царствует день, где находится он, давит чернильная густота.