Я боюсь. Боюсь всего: просыпаться, учиться, есть, двигаться, иногда даже дышать. Потому что не знаю, что и когда из этого я сделаю неправильно по версии моих родителей. Что бы я ни делала, это может стать ошибкой, за которую мне придётся расплачиваться.
Сегодня я хотя бы знаю точно, где ошиблась – я несу в дневнике четвёрку. Медленно, едва передвигая ноги, я плетусь домой. За опоздание тоже влетит, я понимаю, но не могу заставить свои ватные ноги двигаться быстрее. Не хочу туда. Там всегда страшно. На улице не так страшно, но возвращаться рано или поздно придётся. И это я тоже понимаю.
Бодро похрустывая снегом, мимо меня прошагал Азат, наш сосед. Его тоже постоянно наказывают. Мы на одной лестничной клетке живём, и я часто его вижу, а ещё не редко слышу – у него громкий басистый голос, хорошо слышный через картонные стены. Правда, я его слышу, только когда он ругается с родителями. Он им всегда отвечает. Даже когда они его бьют, он не перестаёт их материть. Хотя за это ему, я уверена, прилетает только сильнее. Он всегда в синяках, всегда угрюмый и злобный. Я и его боюсь. Хотя не думаю, что он плохой.
Мы и соседи, и одноклассники, но я почти ничего о нём не знаю. Его зовут Азат. Его семья переехала в наш городок два года назад. То ли они получили в наследство квартиру, то ли из-за работы вынуждены были переехать – точно неизвестно, но они очень непохожи на местных жителей. Их чёрные волосы, густые брови, глубокие карии глаза, трудновыговариваемые имена и явный акцент выделялись среди преимущественно голубоглазых и русых Вань, Маш и Петь. Откуда они приехали я тоже не знаю. Взрослые об этом не говорят. Они просто «не наши», как говорит моя мама, а остальное меня «интересовать не должно». Ещё их семья очень замкнутая и большая. У Азата так много сестёр и братьев, что я не смогла запомнить их всех. Они всё равно ни с кем во дворе не дружат – не хотят. Вот я и перестала пытаться их запомнить. Что дети в этой семье держатся особняком, что взрослые: родители и бабушка ни с кем не завели близкого знакомства со дня приезда. Их приглашали и в гости, и на праздники, и разговорить пытались – что я неоднократно видела сама, – но они ни в какую. Все разговоры только по делу, с других разговоров они тактично «съезжают», будто им неприятно вести беседы с кем-то не из их семьи. В конце концов, все перестали на них обращать внимание. Живут себе да живут. Они никого не трогают и их никто не трогает.
Живут они все вместе. Шум из их квартиры практически круглосуточный: дети визжат, плачут, чем-то грохают без остановки. Иногда к шуму подключается отец семейства – что-то рявкает на своём языке и наступает короткий момент тишины. Дальше два варианта развития событий: либо шум возобновляется, либо начинается «воспитательная работа» – так этот процесс называет моя мама. Плач и крики усиливаются во много раз. И начинают раздаваться удары. Если бы я знала их язык, то легко узнала бы причину очередных разборок. Но, к сожалению, мне всегда оставалось только гадать. Чаще других кричал Азат – в его тоне слышалась злость, если не ненависть, и через слово пролетали маты.
